Отец Паисий мне сказал... - [15]

Я, когда был связистом, всегда стремился к тому, чтобы на задание послали меня, а не другого. Лучше, думал, мне погибнуть. Если убьют другого, меня потом всю жизнь будет убивать совесть. Я к тому же постился и очень уставал. Командир узнал об этом и говорит: «Послушай, я предпочитаю тебя послать, ты расторопный — птицу на лету поймаешь, но ты должен хорошенько поесть, отдохнуть, набраться сил. Не знаешь, когда нас бросят на передовую». Тогда у начальства была любовь, отеческая забота, чувство ответственности за подчиненных.

59

Как‑то раз выпало много снега. Группа беженцев, покинувших свои дома, обосновалась в палатке. Там был и некий младший лейтенант, который начал приставать к девушке, так что та вынуждена была совсем уйти — на мороз, в пургу. С ней ушла и бабуля, сопровождавшая ее.

Неподалеку от того места находилась часовенка Святого Иоанна Предтечи, куда я иногда ходил зажигать лампадки. В тот день словно какой‑то голос приказал мне идти, хотя снега, воды было по пояс. Прихожу и что же вижу? Сидят двое под открытым небом, на холоде, посиневшие. Бедная старушка дрожит. У меня были ключи, я открыл дверь, устроились на ночлег. Дал им каждой по одной перчатке, свою шинель и лег поперек двери у порога. Замерз, продрог, напала тошнота…

Потом мне бедняжка объяснила, почему она сбежала: «Я сказала себе: уйду, сделаю, что в моих силах, а дальше пусть сам Бог управит». Я поразился — она предпочла смерть греху. А сегодня женщины сами провоцируют на грех! Что тут скажешь!

Потом этот лейтенант пожаловался начальству, что Арсений[23] якобы выломал двери в церкви, да еще и завел туда мулов! (Старец рассмеялся.)

— Не верю, чтобы он мог такое учинить, — ответил командир, который хорошо меня знал. Стал меня расспрашивать о случившемся, но я ему ничего не сказал о том, что сделал младший лейтенант.

За всеми этими людьми, которые творили насилие, нечестие, несправедливость, — за ними на войне буквально охотились пули. После боя посмотришь, кого нет — как правило, именно этих людей!

60

Положение дел ухудшится, но потом все станет на свои места.

61

— Сегодня, по моим наблюдениям, большинство имеет одинаковый образ мышления, что старики, что молодые.

— Отче, молодежь возмужала или старики впадают в детство?

— Ни то, ни другое. Помешались и те, и эти. У 70 процентов не все дома. Остальные 30 процентов мыслят естественным образом — молодые люди как молодые, а старые как старые. Еще осталась закваска.

14 октября 1990 г.

62

Сегодня мир — это большой сумасшедший дом!

63

Все плохое Бог обратит ко благу. Да, Он использует зло во благо.

64

Когда бывают забастовки, я страдаю. Это все равно, как если бы кто‑то вгрызся зубами в грудь своей матери, чтобы напиться крови. Это преступление.

65

Сегодня царит всеобщее безразличие. Все пребывают в состоянии летаргии, духовного расслабления. Если и проявляют какой‑либо интерес, то только к своему кошельку, а не к тому, что есть истинное благо.

66

Человек, не полюбивший Бога, перестает любить и своих родителей, и соседей, и свое село, и свою Родину, потому что Родина — это большая семья. Такой человек становится никчемным.

67

Человек сначала любит Бога, родителей, потом братьев, соседа, друга, село, Родину, которая есть наша большая семья.

12 июня 1990 г.

68

Византия положила начало Святой Горе. Сегодня Святая Гора могла бы возродить Византию, лишь бы нам сохранить в себе силу, не «полинять», не «обесцветиться». Смотрите, люди сейчас во всем разочарованы и ищут чего‑то, что имело бы непреходящую ценность. Это очень легко. Лишь бы сами мы не «полиняли».

69

— Отче, турки снова угрожают Греции!

— Пусть себе угрожают. Я молюсь, чтобы Озал[24] угрожал еще больше — надо европейцам наконец понять, с кем они имеют дело. Было бы хорошо, если бы Христос на полоборота ослабил винт, которым Он его прижимает. Так, как затянул этот винт на один оборот для Горбачева, для Чаушеску.

Молюсь и о том, чтобы Флоракис[25] умножал свои словеса и люди поняли, кто он такой и чего добивается.

Декабрь 1991 г.

70

Я пришел к Старцу вместе с двумя рабочими Афониады, жителями Северного Эпира[26]. Они были исполнены боли, подавленности и страха перед албанцами, которые собирались в шайки и грабили греческие села. Сама жизнь обитателей этих сел находилась под угрозой. Многие исчезали без следа. Их убивали. Все надежды на какую‑либо помощь иссякли.

Многое им рассказал Старец, хорошо знавший ситуацию в этом регионе, поскольку сам вырос в Конице.

— Мы надеялись на Грецию. Но сейчас, когда сами увидели, как здесь обстоят дела, уже не верим, что она может помочь, — эти слова были произнесены почти в полном отчаянии.

Старец бросил взгляд на меня, как бы желая предоставить мне слово, но так как нельзя было не дать ответа, сказал:

— Не бойтесь. Найдутся «шальные головы» и с той, и с другой стороны, которые освободят вас. «Шальные» в хорошем смысле — отчаянные парни, герои. Они не будут разбираться в политике — просто займут этот район, чтобы помочь. Политики в глубине души будут рады случившемуся, они связаны по рукам и ногам и сами действовать не могут. Другие смирятся, скажут: что произошло, то произошло. Не бойтесь. Действуют и духовные законы. Это наша боль. Мы — одна семья, и нас разделили. Все равно, что сказать: эти дети будут жить отдельно от остальных. Разрезали по живому!