Отец - [36]

— Ну и что ж? — сказал старушечий голос в дверную щелку. — Он ее попестует, а потом она себе приобретёт другого мужа.

— Александра Алексеевна! Лана-а-а! — хватаясь за сердце, проговорил отец. — Это переходит всякие границы добра и зла! Почему ты молчишь? Или вы заодно? Заодно, сознайся! Можно подумать, то речь едет о ничтожной мелочи. Брак! Подумаешь, Выйдет замуж начерно, а потом выйдет замуж набело. О чем тут и говорить? Так по-вашему? Отвечай!..

— Я ее не сватала, — дрогнувшим голосом ответила мать, — и вообще… Я не вмешивалась в личные дела своей дочери. А что касается подслушивания под дверью… что ж поделать?.. Александра Алексеевна старше меня, за нее я, во всяком случае, не в ответе.

— Ха-ха-ха! — Отец, попытался изобразить смех. — Ха-ха ха-ха!

— Здесь нет решительно ничего смешного. В конце концов, они люди одной профессии, у них общие интересы… Сана, конечно, взбалмошна, кто спорит. Все это так. И я виновата. Я мать и ее воспитатель… Но, может быть, именно он ее приберет к рукам, будет ею руководить?. Как старший. Ведь она его уважает… Он попытался… он пытался всегда…

— Что?! Что пытался? Я спрашиваю, что он пытался? Пытался с поразительной ловкостью провести нас?

— Но почему же? — неуверенно возразила, покраснев, Лана Пименовна.

— «Почему, почему, почему»!.. Потому что мы с тобою старые дураки. То есть извини, извини меня. Это я… я… одни… Я старый дурак. А ты сверх меры доверчива… и слаба. Он притворялся, будто ухаживает за тобой. А тебе — тебе только того и надо. Угадал твою слабость, а? Потрафлял и кривил душой. Разве он открыто и честно пытался за ней ухаживать? Нет! Если он присылал восьмого марта цветы, то кому? Нет, кому, скажи? Разумеется, мне. Или нет — Александре Алексеевне. А?! А если конфеты, а?! Отвечай. Ага! Нечем крыть… Зачем же он это делал? А для того, чтобы усыпить твою материнскую бдительность.

— Но в конце концов. — вспылив, ответила Лана Пименовна, — можно глубоко уважать старших, уважать во мне мать той, которую он любит…

— Товарищи! — сказал Саша, нагнувшись. — Вы не видели? Вот. На полу письмо… Конверт запечатан… Надписано; «Папе я маме»…

— Письмо?! — бледнея, спросил отец. — Где письмо? Лана-а-а, Лана-а…

— Я здесь… Вслух, вслух, пожалуйста, дорогой…

— Хорошо, — ответил ей Александр Александрович. — Изволь, я вслух. А ты сядь… Не волнуйся, садись поближе…

…«Мама и папа! Простите меня, если можете. Я люблю Арсения Васильевича, я никого, как его, я в жизни больше не полюблю. Уже месяц как мы с ним зарегистрированы. Я только хотела как-нибудь подготовить папу. В конце концов, Арсений Васильевич не виноват, что родился раньше меня! Сегодня утром я переехала к своему мужу.

Любящая вас Сана».

— И она нас якобы любит!.. Лана! Не затыкай ушей… Значит, выходит… выходит, когда он со мной беседовал, они уже были зарегистрированы. Когда… когда этот человек… наш зять, ха-ха-ха… Когда… Нет! Это чудовищно, это чудовищно!.. Когда я, старый дурак, указал своей дочери, как отец, как врач и как старший, что между ними разница возраста, в двадцать лет… Когда старался все это представить ей в комическом свете, он перестал бывать… Они уже были женой и мужем!.. Она… ха-ха-ха… отказалась есть и со мной здороваться… но была… Она была его женой, Лана!.. Женой. Зачем же что? Нет, объясни, объясни… У нас в доме… Мы никогда друг другу не лгали… Я пытался вырастить дочь порядочным человеком, я гордился ее правдивостью, прямотой, благородством!.. Наша Сана. Что же, что же это такое?.. Скажи? За что нам этот обман, уловки?

— Мы поставлены перед фактом, папочка, — ответила Лана Пименовна. — Муж Саны должен нравиться Сане, не нам с тобой… Ей с ним жить, не нам. Ей его любить и быть ему преданной…

В кабинет, не постучавшись, вошла Александра Алексеевна, спрятала руки под фартуком и пристально глянула на Александра Александровича.

— А чего особенного? — вопросила она. — Если так уж подумать и разобраться, то ничего особенного. Человек неженатый, профессор. Ничьей судьбы она не разбила… А что немолод… Так что же?.. Лучше будет беречь, — и она опять глянула со значением на Александра Александровича. — He разбил и он, опять же, чужой судьбы… А одну интересную дамочку в свое время ее теперешний муж, профессор, отбил у бывшего ее мужа. И ничего, живут!

— Лана-а-а! — взвился отец. — Это я «отбил»? Убери ее… Я за себя не ручаюсь, я этого выслушивать не хочу! Твоя подруга! Наперсница, так сказать! Дуэнья! Ей известно все твое прошлое!.. М-меркнут знаки Зодиака. Зодиака, раз, два, три; раз, два, три. Убери ее, Лана! Меркнут знаки Зодиака-аа… Убери ее, убери! Интересная дамочка! Я, я, видишь ли… Обманом завладел одной «интересной дамочкой»!..

Отец стал похож на ребенка, побледнел, крепко-накрепко сжал кулаки и вроде бы почесал себе кулаками голову.

Саша отступил к стенке. Ему хотелось провялиться.

…«Мы никогда не лгали друг другу!»

В состоянии раздражения и горя отец забылся. Может быть, если б к ним не явился Саша, как эхо, как отзвук прошлого… кто знает, может быть, Сана не обманула бы мать и отца.

«В доме у нас никогда не лгали».

Как он это сказал, с какой искреннею запальчивостью. забыв обо всем, — забыв о своей вине перед живой и дочерью.