Отец Александр Мень - [77]

Владыка (тогда калужский епископ) ответил им очень приветливо и обещал приехать. И, действительно, он приехал в Алабино как раз тогда, когда ремонт храма был в разгаре. Он внимательно осмотрел храм, после чего состоялась беседа. Во время встречи владыка сказал много суровых слов в адрес Московской патриархии, считая, что ее программа и дух остаются обновленческими и приспособленческими. Отец Александр и его друзья всё это понимали и сказали владыке о том, что у них нет намерения критиковать Патриархию, но что они просят его стать «их» епископом, чтобы для них было возможным обращаться к нему с теми проблемами, с которыми нужно обращаться к епископу. Владыка ответил на это согласием, и после теплого расставания жизнь потекла дальше.

Отец Николай Эшлиман стал в это время крайне популярным священником. Как и отец Александр, который был на несколько лет его младше, отец Николай тоже был сравнительно недавно рукоположен. Они познакомились еще в 1956 году и очень понравились друг другу. Отец Александр сразу почувствовал в Эшлимане интеллигентного умного человека. «Николай был аристократ в душе, — рассказывал о нем отец Александр, — человек с величественными аристократическими манерами, в нем было что-то артистичное. Он свободно играл на фортепьяно, что-то лепил, рисовал — в нем было что-то от богемы. У него один предок был какой-то знаменитый шотландский деятель, другой — грузинский князь[122]. Мать его — дворянка, тоже из знатного рода. Яблочков, который изобрел электрическую лампочку, — его двоюродный дед… Его жена Ира, очень живая и симпатичная светская особа — внучка известного деятеля Витте. Их комната в доме на Дмитровке — на Пушкинской улице, напротив Колонного зала — была чем-то вроде салона, где всегда собирались разные интересные люди — пили, говорили, как это в Москве было в те годы принято… Поразительно, кого там только нельзя было встретить».

Николай Эшлиман прошел сложный путь богоисканий, занимался мистикой, оккультизмом, пел в храме — у него был прекрасный бас. По воспоминаниям отца Александра, разнообразные знания Эшлимана были достаточно поверхностными; при этом он был разносторонним и исключительно обаятельным человеком, к нему тянулись люди. Но, как всякий человек барственного уклада жизни, Эшлиман никогда ничего не доводил до конца. Он не закончил своего художественного образования, хотя до определенного момента числился художником и расписывал храмы. Он немного, но очень талантливо, даже захватывающе играл на фортепиано, немного писал и немного пел. Всё у него было понемногу, но всё у него получалось очаровательно. «Много читал и быстро схватывал: пролистает „Науку и жизнь“ и уже рассказывает так, как будто он специалист. Это человек, от которого все были без ума. И мы тогда с ним очень подружились», — рассказывал отец Александр.

Когда архимандрит Пимен, любивший Эшлимана и ценивший его истовое служение, стал епископом Костромским, он рукоположил его в диаконы. Позже Эшлиман был переведен в Москву и в 1961 году рукоположен во иереи Пименом, ставшим к тому времени митрополитом.

В священстве Эшлиман преобразился, стал гораздо глубже. Его служение, по мнению отца Александра, было просто потрясающим. Сочетание сильного голоса и глубокого молитвенного настроя, пробудившегося в нем после рукоположения, дало мощный эффект. Отец Николай был человеком, всегда склонным к мистическому видению мира, в то время как отец Александр относился к этому снисходительно, любя его, но часто повторяя, что от мистики до мистификации всего один шаг.

Отец Николай стал прекрасным проповедником, и народ его очень полюбил. Он служил в Куркине, где у него был большой приход, а потом был переведен в Москву. «Я сам присутствовал на его службах и видел, как народ его любит — потому что он был барин в хорошем смысле слова, — рассказывал отец Александр. — Прихожане как-то чувствовали в нем „господина“ — это сразу психологически ощущалось. Он действительно был господин, и он естественно принимал такое к себе отношение. Понимаете, у нас, интеллигентов, психология другая. Вот мы с ним приходим в кафе (это было, когда стали вводить самообслуживание), и я говорю: „Ну, пойдем с подносами“. А он: „Нет уж, я этого не могу“, — и зовет девушку: „Девушка, идите сюда!“ Вся публика стоит в очереди с подносами, а он договаривается с девушкой, чтобы она пришла и обслужила. Не потому, что ему лень было встать, а это было для него органично — я не могу даже сказать, что это было хоть сколько-нибудь дурно. Некий шарм был органически присущ этому человеку».

В то время они общались постоянно. По словам отца Александра, не было никого, с кем бы он был так тесно связан тогда. Как это иногда случается у близких людей, их связь стала почти телепатической. Иногда они сравнивали, какие проповеди говорили в один и тот же день, и оказывалось, что говорили они одно и то же. Создалось исключительное единство, несмотря на то, что, в сущности, они были очень разными людьми. Отец Николай был обращенным, а отец Александр был с детства церковным человеком. Эшлиман был аристократом, а отец Александр никогда им не был. Между ними было множество других существенных различий, но они действительно стали очень близки. Начало 60-х стало периодом их близкой дружбы, единства, совместной работы, совместных встреч и обсуждений всех приходских и церковных дел. Отец Александр всегда настаивал на том, что решение церковных и приходских вопросов входит в обязанности священника в Церкви.