Отец Александр Мень - [79]

Отец Александр считал его оригинальным мыслителем, блестящим стилистом, неутомимым искателем истины, вносившим в Церковь дух пытливого вопрошания, экспериментаторства, творческих поисков. По воспоминаниям многих прихожан Новой Деревни, в отце Сергии была какая-то наивная детская чистота, и отец Александр, будучи значительно младше отца Сергия, относился к нему с отцовской нежностью.

Отец Сергий решил экспериментально создать некую модель «христианства для всех». Для этого он вел переписку с несколькими корреспондентами на различные социальные, философские, нравственные, богословские и литургические темы, а затем готовил брошюры из фрагментов этой переписки. Впоследствии на основании всей проблематики, поднятой в этой переписке, отец Сергий создал одну из своих первых книг, которая называлась «Почему и я христианин». Ему казалось, что можно найти совершенно рациональные, простые, понятные каждому слова, для того чтобы выразить общую евангельскую истину. «И это была трудная, может быть, в каком-то смысле безнадежная задача, — считал отец Александр. — Но она была благородная, и я понимал нравственную глубину, сердечную глубину его устремлений. Его отзывчивость душевным движениям людей была огромна».

Тем временем разгромы продолжались. Бывший диакон Всехсвятской церкви в Москве А. Чертков, отрекшись от христианства, стал активно выступать против Церкви в журнале «Наука и религия». В 1962 году он опубликовал статью «Святой рождественский обман»[129] с критикой статьи Александра Меня «Тайна волхвов», опубликованной в том же году в «Журнале Московской Патриархии»[130]. В статье Черткова библейские пророки названы «пигмеями духа», а Александр Мень — «православным фальсификатором».

«Я подсчитывал, — вспоминал отец Александр. — В эти годы антирелигиозная пропаганда дошла до того, что в день выходило по шесть-семь десятков названий книг, каждая из которых имела миллионный тираж. В день! Прямо стрельба из „катюш“, из минометов… Храмы закрывались при самых безобразных обстоятельствах: вламывались, входили, надевали шапки и бросались тут же все ломать. Я не могу сказать — я это даже отрицаю, — что непосредственно свыше было дано указание закрывать церкви хамски. Было сказано: закрывайте культурными способами, щадя чувства верующих. Но эти олухи на местах — раз начальство велит — стали душить людей».

На фоне этих событий начались выступления многих активных людей, одним из которых был Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин. Отец Александр познакомился с ним еще летом 1956 года. Они случайно встретились в редакции «Журнала Московской Патриархии», куда Александр Мень пришел к Анатолию Васильевичу Ведерникову. Тогда, будучи уже на третьем курсе института, Александр приехал в Москву, чтобы прозондировать почву по поводу своего поступления в семинарию. Анатолий Васильевич был тогда ответственным секретарем редакции «Журнала Московской Патриархии» и давал Левитину писать статьи для журнала, пытаясь таким образом его поддержать. Когда Александр вышел после разговора с Ведерниковым, он увидел сидящего Левитина. «В очень сильных очках, видимо, очень плохо видящий, черный такой, взъерошенный, очень подвижный, весь какой-то изломанный — он сразу заговаривает со мной и рассказывает мне „тысячу и одну ночь“ про себя: сообщает мне с ходу, что он только что вернулся из лагерей, что он был обновленческим дьяконом, что он был учителем, что он сейчас работает учителем, сообщает тут же, что он под псевдонимом пишет статьи в „Журнал Московской Патриархии“», — рассказывал отец Александр.

Из редакции они пошли пешком — и прошли от Новодевичьего монастыря до Кремля. Левитин рассказывал Александру всю эпопею, которую он впоследствии запечатлел в своей книге «Очерки по истории церковной смуты». История церковного раскола глубоко интересовала Александра с юности, поскольку всё его окружение с детства было причастно к этой теме. Никаких книг об обновленчестве тогда не было, и вот Александр встретил живого свидетеля тех событий. Говорить об истории раскола Левитин мог бесконечно. «Да, кстати…» — произносил он между двумя рассказами и начинал следующий рассказ. Левитин показался Александру очень живым. Его поразило, что, пройдя через лагерь и через такие жизненные испытания, он сохранил оптимизм и бодрость. Отец Левитина был евреем, официально крестившимся до революции, но не ставшим христианином и плохо относившимся к религии вообще, а мать была русской, терпеть не могла евреев и быстро ушла от отца. Сам он с детства был религиозен, родился христианином и с рождения находился как бы между молотом и наковальней. Мать ненавидела своего сына за то, что тот сын еврея, а отец не принимал православия сына. Это создало надлом в его психике, и, по воспоминаниям отца Александра, чувствовалось, что Левитин психически потрясен. Его личная жизнь также не сложилась.

В 1943 году Левитин, состоявший тогда в обновленческой церкви, был рукоположен в сан диакона и назначен в клир Неопалимовской церкви в Ульяновске. В 1946 году принес покаяние патриарху Московскому и всея Руси Алексию I и был принят как мирянин. Работал школьным учителем. В 1949 году был арестован и приговорен к десяти годам заключения за то, что в частном разговоре назвал Сталина «обер-бандитом». Реабилитировали его только в 1956-м. Левитин с тех пор проводил в Москве миссионерскую деятельность среди оппозиционной молодежи. Без молодежного окружения представить его в этот период практически невозможно. Один раз в неделю в 1967–1969 годах он устраивал в своем доме «журфиксы», куда мог прийти любой желающий. На них он в основном рассказывал о своей жизни, которую впоследствии подробно описал в изданных в эмиграции мемуарах, и вел политические беседы о положении в СССР и преследовании диссидентов, а также объяснял основы православия.