От Падуна до Стрелки - [23]

В небольшой квартире Тера на видном месте стоит крошечное детское пианино, оно свободно уместилось на комоде. Лев Анушеванович, рассказывая, сколько было положено труда для выбора площадки, подходит к игрушке и перебирает пальцами клавиши. Потом напевает по-армянски. Мне слышится в его голосе грусть, и я понимаю его тоску о потерянном мире искусства. Тер обрывает песню, глядит на меня и, будто прочитав мои мысли, говорит:

— Многие меня спрашивают, жалею ли я о случившемся? По правде сказать, да, трудно отказаться от того, к чему готовился с детства. Но оказалось, что во мне живет второй человек, он-то и нашел себя здесь, на Ангаре. Быть может, это прозвучит банально, но чертовски хорошо от мысли, что после тебя останется след на земле.

У каждого из нас есть дело жизни. У одного — изобретение, у второго — книга, у третьего — любимые ученики. Часто это дело не совпадает с профессией. Физик творит музыку, рабочий — картины, а писатель выводит новые сорта роз. И всегда мы говорим обо всем этом, как о чем-то очень важном, ради чего каждый из нас пришел на землю, что останется надолго, в чем будем жить многие годы, а может быть, и века.

Казалось, дело жизни Льва Тер-Гевондяна — искусство, сцена, музыка, а вышло иначе, его песня прозвучала здесь, в Сибири, в необжитых местах. Пройдут десятилетия, река окончательно покорится человеку, таежные края станут иными. И в том, что будет сделано — в железобетонных плотинах, в синей глади искусственных морей, в прямых проспектах городов, — останутся навсегда надежды, мечты, характеры тех, кто все это создал, — людей, подобных Теру.

Первый десант Братск послал на Толстый мыс в конце 1962 года. Не все его участники задержались в новых местах, остались настоящие парни.

…Поздним январским вечером к коменданту зеленого городка на Падуне пришел солдат. Мороз посадил ему на щеку белую печать, обутые в холодные кирзовые сапоги ноги, прихваченные холодом, не сгибались. Он отдышался, одернул складки шинели под поясом и доложил:

— Демобилизованный сержант Ющенко, прибыл на строительство Братской ГЭС.

Комендант по старой армейской привычке скомандовал:

—. Вольно, рядовой строитель Ющенко. Что, парень, дал тебе прикурить сибирский морозец? Сегодня еще пустяки — какие-нибудь тридцать пять. А бывает и пятьдесят. Так-то, друг.

Он пододвинул стакан, налил чаю и предложил:

— Погрейся чуток, а потом определю к месту.

Пока Ющенко прихлебывал чай, в комнату вошли еще три новичка. Хозяин оглядел и их:

— Ну, что же, экипаж машины боевой готов. Есть тут у меня добрая палаточка, как раз на четверых. Берите-ка, парни, лопаты и айда ее откапывать. Потом и печечку получите.

К полуночи палатка была уже обжита, раскаленная печка дышала жаром, парни улеглись на раскладушки. Рядом с Ющенко оказался Юрий Гилис — техник-строитель с Украины. Они долго не могли заснуть, слушая, как в ста метрах гремит незамерзающий Падун. Ющенко вздохнул:

— Да, забрались. И что еще из этого получится?

Гилис откликнулся:

— Ты, Паша, не тушуйся. Пообвыкнешь, строительную специальность приобретешь — порядок будет. Я-то уже не на первой стройке. Они все с палаток начинаются. А потом… Вот лет через пять, году в шестьдесят первом, вспомнишь и не поверишь, что, кроме палаток, здесь ничего не было.

Павлу Ющенко, как он считал, не повезло — хотел попасть на самый боевой участок, в котлован или на плотину, но оказалось, что котлована еще нет и не будет раньше, чем через год, а за плотину возьмутся и того позже. Пришлось строить жилье, обыкновенные деревянные дома на просеках в тайге. Одно обрадовало Павла — здесь же бригадирствовал Юрий Гилис.

По названию появлявшихся в тайге улиц Ющенко отсчитывал годы. Они бежали быстро. Сначала на работу он ездил через реку на катере, потом появилась эстакада у плотины, и по ней побежали автобусы, затем ему дали квартиру, и Павел женился. Он давно уже не был рядовым строителем. Сперва стал бригадиром, потом мастером и наконец прорабом. Все у него было — работа, хорошая жена и чудесный сынишка. Он жил в большом благоустроенном городе, на берегу молодого моря. И все-таки тосковал. Павел не сразу понял, в чем дело, откуда у него хандра, но после одного разговора с Юрием Гилисом разобрался.

Просидели они тогда до глубокой ночи. Ушла спать жена, а друзья все вспоминали минувшее. Издалека оно казалось необыкновенно интересным, наполненным чем-то значительным. Забылись тяжелые, холодные и голодные дни первых месяцев, стерлись из памяти тысячи всяких мелочей, которые отравляли жизнь. Осталось только самое яркое: сдача первого выстроенного дома, перекрытие Ангары, пуск первой турбины.

— Что же дальше-то? Стройка ведь к концу идет.

— Знакомо мне это. Тоже маюсь. Знаешь, что с нами? Мы больны. Да, да, брат, больны! Нас укусил микроб такой — от него зуд в ногах, хочется забраться подальше в тайгу и начать все сначала. Но я знаю, что делать.

После того разговора Юрий появился у Ющенко только через месяц. Походил по комнате, потер озябшие руки и неожиданно сказал:

— Давай-ка, Павел, собирайся.

— Куда? — удивился Павел.

— На Толстый мыс, мастером ко мне.