От Падуна до Стрелки - [22]

— Лады, Буров, айда, лезь за трактором!

Полчаса спустя приготовления были закончены. Длинный трос заведен на барабан лебедки. Горка разделся, на пояс ему привязали диск от автомашины, а под мышки крепкую веревку. Он шагнул к полынье, смешно зажал нос пальцами и прыгнул, увлекая за собой трос с тяжелой серьгой на конце. Бригадир смотрел на часы, стоя с поднятой рукой. Было слышно, как шумит, бьется вода в полынье, как звякает под водой Горка серьгой, прилаживая ее на крюк трактора.

Бригадир резко опустил руку, двое парней потащили веревку, и тут же показалась голова Горки, он судорожно глотнул воздух и закрыл глаза. Сильные руки подхватили паренька и поставили на доски, кто-то накинул на него простыню и с бешеной силой стал растирать малиновое тело. Ему дали стакан спирта, он выпил большими глотками, шумно выдохнул и сказал:

— Порядок, тащите.

Одетого во все сухое, Горку тут же умчали на розвальнях в деревню. Моторист включил лебедку, и трактор, ломая лед, полез из полыньи.

Вечером начальник партии собрал всех в своей избе. Он огласил приказ о премировании Горки двухмесячным окладом. Когда стихли аплодисменты, вперед пробился Виктор — друг Горки, такой же, как и он, выдумщик. Виктор приколол к рубашке товарища вырезанную из дна консервной банки большую круглую медаль с красной надписью «За спасение трактора» и пожал ему руку.

— От имени всех носи, пока не получишь настоящую.

Горка недоуменно потрогал жестяный кружок, посмотрел на окружавших его людей, счастливо улыбнулся и обнял Виктора. Может быть, на груди Горки и появятся настоящие награды, но с этой, самодельной, первой в своей жизни, он, наверно, никогда не расстанется.

Не каждый день у геологов тонули тракторы или горели буровые. Героизм их проявлялся не только в такие трагические минуты, а в повседневной будничной работе, однообразной и тяжелой: это километры скважин, пробитых в дне реки, десятки штолен в скалах, где каждый сантиметр сокрушенного базальта полит соленым рабочим потом.

По дороге к Толстому мысу я не раз слышал странную фамилию — Тер. О ее обладателе неизменно говорили с каким-то особым уважением.

С Тером я повстречался вечером у его дома. Черные усы, гортанная речь, живые глаза и широкие, азартные жесты выдают в нем южанина. Ничего не подозревая, называю его: «Товарищ Тер». Он поправляет меня:

— Тер-Гевондян, — и, заметив мое смущение, спокойно объясняет: — Длинная фамилия, люди давно ее сократили до Тера. И, что самое смешное, я настолько привык к этому сокращению, что недавно отправил деловую радиограмму, подмахнув Тер.

Моя неловкость исчезает, и я сразу чувствую к нему симпатию. А когда узнаю историю его жизни, эта симпатия перерастает в глубокое уважение.

В семье армянского композитора профессора Анушевана Тер-Гевондяна рос сын Лев, Мальчик как мальчик — озорной, смышленый. В доме всегда звучала музыка, и маленький Левик научился слушать и понимать ее. Отец радовался этому и исподволь готовил его к профессии музыканта. Природа наделила Левика не только слухом, но и голосом. Когда прошло время ломки голоса, Лев запел бархатистым баритоном. Будущее его не внушало сомнений — он станет певцом. Через несколько лет Лев поступил в Московский музыкальный институт имени Гнесиных. Профессора не могли нарадоваться: сильный голос, одинаково широко звучавший в верхних и нижних регистрах, артистичность, глубокое понимание музыки — все сулило славу молодому певцу.

Жизнь распорядилась иначе. Неожиданно на Льва обрушилось большое испытание: он заболел. Страшная для певца болезнь — фиброма горла — перечеркнула все его надежды. Петь запретили. И тогда встал вопрос, что же делать? Можно было вернуться домой, но он не хотел даже на один день становиться иждивенцем отца. Чтобы выиграть время, оглядеться и решить окончательно, как быть дальше, Лев пошел на строительство Московского университета. Рабочие парни охотно приняли его в свою семью и полюбили за веселый, неунывающий нрав.

Прошло месяца три, Лев освоился и уже серьезно подумывал, не стать ли ему строителем? Но судьба, видно, приготовила ему другую дорогу. Появился у Льва новый знакомый — человек немолодой, с ясными глазами и вихрастой не по возрасту головой. Он убедил молодого друга, что лучше, чем буровой мастер, профессии нет. Тер распрощался со строительством и поступил на курсы буровых мастеров, а по окончании их уехал в Братск.

Через два месяца Тер получил письмо от дяди Семена. Много лет назад дядя, тогда молодой революционер, был сослан в Сибирь. Сначала он томился в Братске, а потом в Илимске. Вышел на волю только после революции, привез домой кандалы и повесил у себя в комнате на стене. Племянник трогал страшные цепи и с замирающим сердцем слушал рассказы о далекой суровой Сибири.

Теперь дядя Семен просил его уехать с Ангары. Лев, читая письмо, удивлялся, что сталось с дядей, видно, на старости лет он забыл, за что сидел когда-то на царской каторге, не знал, какие замечательные люди работают рядом, как неузнаваемо изменилось Приангарье.

А через год Тер уехал учиться в Ленинград. Вернувшись после окончания курсов, стал начальником комплексной изыскательской партии, той самой, которая и решила задачу с шестью неизвестными — определила, какая из шести точек, предложенных авторами проекта, наиболее подходящая для сооружения Усть-Илимской ГЭС.