Освобождение животных - [12]
принцип равного рассмотрения боли или удовольствия — достаточное основание
против всех главных злоупотреблений животными в человеческой практике. Однако,
необходимо говорить на тему уничтожения. Также, как большинство людей —
спесиецисты и причиняют боль животным и они бы не причинили подобную боль
людям, они убивают животных, но никогда не позволят убивать людей. Здесь мы
должны будем перейти к понятиям, когда законно убивать людей, как об этом
свидетельствуют дебаты об абортах и эвтаназии. И при этом философы-моралисты не
были способны договориться между собой, правильно ли это — убивать людей, и когда
обстоятельства, позволяющие убить человека, могут быть оправданы.
Позвольте нам сначала рассмотреть понятие, что преступно забирать жизнь у
невинного человека. Мы можем назвать это понятие «священное право на жизнь».
Люди, которые придерживаются этого представления, выступают против абортов и
эвтаназии. Но они обычно не выступают против убийства животных, поэтому такой
взгляд можно было бы точно описать как мировозрение «святости только человеческой
жизни». Вера, что человеческая жизнь, и только человеческая жизнь, является
священной — форма спесиецизма. Чтобы увидеть это, рассмотрим следующий пример.
Предположите, что как иногда происходит, ребенок был рожден с большим и
непоправимым мозговым повреждением. Повреждение настолько серьезно, что
ребенок больше не сможет никогда быть более, чем «человеком-растением», он
неспособен говорить, признавать других людей, совершать самостоятельные действия
или развивать ощущение самосознания. Родители ребенка, понимая, что они не могут
надеяться на любое улучшение состояния их ребенка, не могут заплатить тысячи
долларов, необходимые ежегодно для надлежащей заботы о ребенке, просят врача
безболезненно умертвить ребенка. Должен ли врач выполнить просьбу родителей?
Юридически он не должен этого делать, потому что закон отражает представление
святости права на жизнь. Жизнь каждого человека священна. Все же люди, которые
выступали бы в защиту ребенка, не возражают против убийства животных. Как они
могут оправдать свои взгляды? Взрослые шимпанзе, собаки, свиньи и многие другие
виды далеко превосходят этого больного ребенка в их способности взаимодействовать
с другими, совершать самостоятельные действия, осознавать, и в любой другой
способности, которая придает значение жизни. Даже при всевозможной интенсивной
терапии, неполноценные дети никогда не смогут достичь уровня интеллекта собаки. И
при этом мы не можем выступить в защиту животных.
Единственная вещь, которая отличает ребенка от животного в глазах тех, кто
исповедует «право на жизнь», это то, что биологически этот ребенок принадлежит к
Homo sapiens, а шимпанзе, собаки и свиньи — нет. Но использовать это различие, как
основание для представления права на жизнь, конечно, чистый спесиецизм, который
является наиболее грубым и явным видом расизма, используемым в попытке оправдать
расовую дискриминацию.
Я не привожу здесь религиозные представления, например учение, что не все, а только
люди имеют бессмертные души, или созданы по образу Бога. Исторически эти
представления были очень важны и, без сомнения, частично ответственны за идею, что
человеческая жизнь имеет исключительную святость. Логически, однако, эти
религиозные представления неудовлетворительны, начиная с аргументированного
объяснения того, почему только люди имеют бессмертную душу, а животные — нет.
Это не подразумевает того, чтобы избежать спесиецизма, мы должны считать, что
столь же неправильно убить собаку, как и нормального человека. Единственное
положение, которое является проявлением спесиецизма то, которое пробует провести
границу права на жизнь параллельно границе нашей собственной разновидности. Те,
кто исповедует святость права на жизнь, делают это, резко обозначая границу между
людьми и другими животными, но они не позволяют проявиться никаким различиям в
пределах нашей собственной разновидности, возражая против уничтожения инвалидов
и безнадежно больных столь же сильно, как и против уничтожения нормальных
взрослых.
Чтобы избежать спесиецизма, мы должны позволить этим существам, которые
являются подобными нам во всех отношениях, иметь подобное право на жизнь, и
просто принадлежность к нашему биологическому виду не может быть нравственно
уместным критерием для этого права.
Мы должны будем признать, что наши критерии не следуют точно за границей нашей
собственной разновидности. Мы можем законно утверждать, что имеются некоторые
виды существ, жизнь которых более ценная, чем жизнь других существ, но будут,
конечно, иметься некоторые животные, чьи жизни по любым стандартам более ценные,
чем жизнь некоторых людей. Шимпанзе, собака или свинья, например, будут иметь
Короткие эссе, написанные и опубликованные автором в разные годы, собраны им под одной обложкой не случайно. Каким бы вопросом ни задавался Сингер — от гипотезы существования мирового правительства до благотворительности, от суррогатного материнства до эвтаназии, от вегетарианства до прав роботов, — стержнем его размышлений остается этика. Мир, в котором мы живем, стремительно меняется. В результате глобализации, бурного развития науки и появления новых технологий, в том числе социальных, современный человек часто оказывается перед трудным моральным выбором.
Эта небольшая книга представляет собой успешную попытку удобоваримо изложить философскую систему Гегеля: автор идет от простого и конкретного к более сложному и абстрактному, рассматривая лишь важные для понимания философа идеи. Питер Сингер — профессор биоэтики Принстонского университета. Мировую известность ему принесла книга «Освобождение животных», которую иногда называют «Библией современного экологического движения». К другим работам Сингера относятся книги «Практическая этика», «Маркс: краткое введение» и ряд других трудов по этике и философии.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.