Освобождение животных - [11]
понимать поведение другой разновидности в свете нашего собственного поведения, и
иногда мы можем понимать наше собственное поведение лучше в свете поведения
другой разновидности.
Поэтому можно заключить: нет причин, научных или философских, отрицать чувство
боли у животных. Если мы не сомневаемся, что другие люди чувствуют боль, мы не
должны сомневаться, что другие животные тоже ее чувствуют.
Животные могут чувствовать боль. Как мы заметили ранее, нет никакого морального
оправдания причинения боли животным. Но как выразить это в терминологии? Чтобы
предотвратить недоразумения, я разъясню, что под этим подразумеваю. Если я ударю
лошадь по крупу, лошадь, возможно, почувствует небольшую боль. Ее кожа достаточно
толстая и защищает ее от таких ударов. Если я хлопну ребенка таким же образом, он
будет плакать и, возможно, почувствует боль, поскольку его кожа более чувствительна.
Так что хуже ударить ребенка, чем лошадь, если оба удара равны по силе. Но есть и
создания, которым такой удар причинит боли больше, чем ребенку. Поэтому, если мы
считаем, что нельзя причинить боль ребенку, то почему считаем возможным причинять
боль другим существам? И не отрицательный результат тут причина.
Имеются другие различия между людьми и животными, которые порождают иные
сложности. Нормальные взрослые люди имеют умственные способности, которые в
некоторых обстоятельствах увеличивают силу страдания в сравнении с животными в
тех же самых обстоятельствах. Если, например, мы решили совершить чрезвычайно
болезненные или смертельные научные эксперименты на нормальных взрослых людях,
используя общественные парки для этой цели, каждый совершеннолетний, вошедший в
парк, испугается этого. Появившийся ужас увеличит страдания от боли эксперимента,
те же самые эксперименты, совершаемые на животных, породят меньшее количество
страдания, так как животные не имели бы такого страха. Это не означает, конечно, что
можно совершать такие эксперименты на животных, но только, что можно в случае
необходимости для этого использовать животных. Но надо заметить, что тот же самый
аргумент позволяет использовать детей — возможно сирот, или неполноценных людей
для экспериментов, так как они бы до конца не осознавали, что с ними происходит.
В таком понимании животные, дети и неполноценные люди находятся в одной
категории, и если мы используем этот аргумент, чтобы оправдать эксперименты на
животных, необходимо спросить самих себя, а оправдываем ли мы подобные
эксперименты на детях и инвалидах. И если мы делаем различие между животными и
этими людьми, на основании чего мы отдаем это бесстыдное и нравственно
непростительное предпочтение членам нашей собственной разновидности?
Существует много параментов, по которым интеллектуальный потенциал нормальных
взрослых людей весьма отличается: скорость мышления, память, глубина познания и
так далее. Все же эти различия не всегда указывают на большее страдание нормального
человека. Иногда животное может страдать больше из-за его более ограниченного
понимания. Если, например, мы захватываем пленных во время войны, мы можем
объяснять им, что в такое время они должны подчиниться, чтобы сохранить свою
жизнь, и что они будут освобождены по окончании военных действий. Если мы
захватываем дикое животное, мы не можем объяснить, что не угрожаем его жизни.
Дикое животное не может отличить попытку поймать его от попытки убить, и это
порождает так много ужаса.
Можно возразить, что невозможно сравнивать силу страданий различных видов, и по
этой причине интересы животных и людей не могут быть равными. Вероятно истинно,
что сравнение страданий между особями различных видов нельзя сделать точно, но
точность здесь и не нужна. Даже если мы бы хотели только лишь уменьшить страдания
животных, мы были бы вынуждены сделать радикальные перемены в нашем уходе за
животными, нашем питании, методах сельского хозяйства, которые мы используем,
методику проведения опытов во многих областях науки, наш подход к живой природе,
в охоте, заманиванию в ловушку и ношению мехов, и в области развлечений подобно
циркам, родео и зоопаркам. В результате можно было бы избежать большого
количества страданий.
До этого времени я говорил только о страданиях животных, но ничего — об их
уничтожении. Это упущение было преднамеренным. Применение принципа равенства
по отношению к страданиям, по крайней мере теоретически, довольно справедливо.
Боль и страдания плохи сами по себе и должны быть прекращены или
минимизированы, независимо от расы, пола или вида существа, которое страдает. Боль
является плохой в зависимости от того, насколько интенсивной она является и как
долго она продолжается, но боли той же самой интенсивности и продолжительности
одинаково плохи и для людей, и для животных.
Вопрос уничтожения более сложен. Я сознательно оставил его напоследок, потому что
в существующем состоянии человеческой тирании по отношению к другим видам,
Короткие эссе, написанные и опубликованные автором в разные годы, собраны им под одной обложкой не случайно. Каким бы вопросом ни задавался Сингер — от гипотезы существования мирового правительства до благотворительности, от суррогатного материнства до эвтаназии, от вегетарианства до прав роботов, — стержнем его размышлений остается этика. Мир, в котором мы живем, стремительно меняется. В результате глобализации, бурного развития науки и появления новых технологий, в том числе социальных, современный человек часто оказывается перед трудным моральным выбором.
Эта небольшая книга представляет собой успешную попытку удобоваримо изложить философскую систему Гегеля: автор идет от простого и конкретного к более сложному и абстрактному, рассматривая лишь важные для понимания философа идеи. Питер Сингер — профессор биоэтики Принстонского университета. Мировую известность ему принесла книга «Освобождение животных», которую иногда называют «Библией современного экологического движения». К другим работам Сингера относятся книги «Практическая этика», «Маркс: краткое введение» и ряд других трудов по этике и философии.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.
