Освобождение животных - [9]
знаем, чувствует ли любой человек или нечеловек боль? Мы знаем, потому что сами
мы можем чувствовать боль. Мы знаем из нашего непосредственного опыта боли,
когда, например, кто-то прижимает зажженную сигарету к вашей руке. Но откуда мы
знаем, что кто-то еще чувствует боль? Мы не можем непосредственно испытывать боль
другого, является ли этот «другой» нашим лучшим другом или беспризорным псом.
Боль — это состояние сознания, «умственное событие», которое также никогда не
может наблюдаться. Поведение, подобное корчам, крику или оддергиванию руки от
зажженной сигареты может свидетельствовать о боли, но только когда это переживаем
непосредственно мы, тогда мы можем это почувствовать, а не просто понять на основе
внешних признаков.
Теоретически, мы можем ошибаться, когда предполагаем, что другие люди чувствуют
боль. Представим, что наш лучший друг — это очень умно построенный робот,
управляемый блестящим ученым, показывающий все признаки чувства боли, но в
действительности не более чувствительный, чем любая другая машина. Мы никогда не
можем знать с абсолютной уверенностью, что дело обстоит иначе. Но в то же время,
как это может быть загадкой? Я — философ, и ни один из нас не имеет даже
небольшого сомнения, что наши лучшие друзья чувствуют боль также, как и мы. Этот
вывод сделан на основании совершенно разумного, основанного на наблюдениях их
поведения в ситуациях, в которых мы чувствовали бы боль, и на факте, что мы имеем
основания считать наших друзей существами, которые подобны нам, с нервной
системой, подобной нашей, которая действует как наша нервная система, что позволяет
испытывать подобные чувства в подобных обстоятельствах. Если все это позволяет
предположить, что другие люди испытывают боль, то почему мы должны отрицать эти
качества у животных?
Почти все внешние знаки, которые проявляются у нас и у других людей, когда они
испытывают боль, могут быть замечены у другой разновидности, особенно у
разновидностей, наиболее тесно связанных с нами — млекопитающих и птиц.
Поведенческие знаки — корчи, лицевые спазмы, стоны, визг или другие формы
внешних проявлений, попытки избегать источника боли, внешние проявления страха
при перспективе его повторения, и так далее — присутствуют. Кроме того, мы знаем,
что эти животные имеют очень похожую на нашу нервную систему, которая также
реагирует, как и наша, когда животное находится в подобных обстоятельствах, в
которых мы чувствовали бы боль: увеличение кровяного давления, расширенные
зрачки, увеличение частоты пульса и, в конце концов, мозговой спазм. Хотя люди
имеют более развитую кору головного мозга, чем другие животные, эта часть мозга
отвечает больше функциям мышления, чем основным рефлексам, эмоциям и чувствам.
Эти импульсы, эмоции и чувства расположены в промежуточном мозге, который
хорошо развит у многих других видов животных, особенно у млекопитающих и птиц.
Мы также знаем, что нервные системы других животных не были построены
искусственно, чтобы подражать поведению людей, как мог бы искусственно
построенный робот. Нервные системы животных созданы и развиты как наши
собственные, что подтверждает история эволюции. Способность чувствовать боль
увеличивает способность вида к выживанию, так как заставляет особи избегать
источников боли. Хотя глупо предполагать, что нервные системы, которые являются
фактически идентичными физиологически, имеют общее происхождение и общую
эволюционную функцию, и результат подобных форм поведения в подобных
обстоятельствах должен фактически вызываться отличным способом на уровне
субъективных чувств.
Это долго считалось научной точкой зрения и было самым простым аргументом в
пользу того, что мы пытаемся объяснять. Иногда это требует «ненаучно» объяснить
поведение животных в соответствии с теориями, которые относятся к сознательным
чувствам животного, желаниям и так далее, — идея, что поведение можно объяснять
без помощи сознания или чувства, будет не более, чем теория. Как мы знаем из нашего
собственного опыта, объяснения нашего собственного поведения, которое не относится
к сознанию и чувству боли, будут неполными, поэтому проще предположить, что
подобное поведение животных с подобными нервными системами надо объяснять так
же, чем пробовать изобрести другое объяснение поведения животных.
Подавляющее большинство ученых, обращавшихся к этому вопросу, согласны с этим.
Лорд Брайн, один из наиболее выдающихся невропатологов нашего времени, сказал:
«Я лично не вижу никакой причины для признания разума у людей и отрицание его у
животных... я, по крайней мере, не могу сомневаться, что мотивация и действия
животных управляются пониманием и чувствами также, как и мои собственные, и
которые может быть, насколько я знаю, такие же яркие». Автор книги о боли пишет:
Короткие эссе, написанные и опубликованные автором в разные годы, собраны им под одной обложкой не случайно. Каким бы вопросом ни задавался Сингер — от гипотезы существования мирового правительства до благотворительности, от суррогатного материнства до эвтаназии, от вегетарианства до прав роботов, — стержнем его размышлений остается этика. Мир, в котором мы живем, стремительно меняется. В результате глобализации, бурного развития науки и появления новых технологий, в том числе социальных, современный человек часто оказывается перед трудным моральным выбором.
Эта небольшая книга представляет собой успешную попытку удобоваримо изложить философскую систему Гегеля: автор идет от простого и конкретного к более сложному и абстрактному, рассматривая лишь важные для понимания философа идеи. Питер Сингер — профессор биоэтики Принстонского университета. Мировую известность ему принесла книга «Освобождение животных», которую иногда называют «Библией современного экологического движения». К другим работам Сингера относятся книги «Практическая этика», «Маркс: краткое введение» и ряд других трудов по этике и философии.
Статья из сборника «На суше и на море» — 1964.
Новая книга политического философа Артемия Магуна, доцента Факультета Свободных Искусств и Наук СПБГУ, доцента Европейского университета в С. — Петербурге, — одновременно учебник по политической философии Нового времени и трактат о сущности политического. В книге рассказывается о наиболее влиятельных системах политической мысли; фактически читатель вводится в богатейшую традицию дискуссий об объединении и разъединении людей, которая до сих пор, в силу понятных причин, остается мало освоенной в российской культуре и политике.
Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена одному из влиятельнейших философских течений в XX в. — феноменологии. Автор не стремится изложить историю возникновения феноменологии и проследить ее дальнейшее развитие, но предпринимает попытку раскрыть суть феноменологического мышления. Как приложение впервые на русском языке публикуется лекционный курс основателя феноменологии Э. Гуссерля, читанный им в 1910 г. в Геттингене, а также рукописные материалы, связанные с подготовкой и переработкой данного цикла лекций. Для философов и всех интересующихся современным развитием философской мысли.
Занятно и поучительно прослеживать причудливые пути формирования идей, особенно если последние тебе самому небезразличны. Обнаруживая, что “авантажные” идеи складываются из подхваченных фраз, из предвзятой критики и ответной запальчивости — чуть ли не из сцепления недоразумений, — приближаешься к правильному восприятию вещей. Подобный “генеалогический” опыт полезен еще и тем, что позволяет сообразовать собственную трактовку интересующего предмета с его пониманием, развитым первопроходцами и бытующим в кругу признанных специалистов.
Данная работа представляет собой предисловие к курсу Санадиса, новой научной теории, связанной с пророчествами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.