Остров обреченных - [62]

На мгновение становится совершенно тихо, капитан понимает, что превосходство на его стороне, и прекращает бить, в мире исчезают все звуки, кроме свистящего дыхания двоих мужчин. Кто-то придушил стоны моря, внезапно стих ветер, даже ящерицы больше не бьют хвостами о камни, хотя на выступе под дерущимися мертвенно-неподвижно лежат две огромных рептилии и словно бы наблюдают за ними.

Глухую враждебность ящериц первым замечает Лука Эгмон. У единственных обитателей острова короткие, туго натянутые и неподвижные веки, сморщившиеся за много тысяч лет, и глаза за этими постоянно задернутыми шторами как будто все время готовятся к броску, но передающаяся из поколения в поколение леность не дает броску свершиться. Однако те две ящерицы, которые застыли в неподвижном ожидании под капитаном и Тимом Солидером, словно бы мгновенно лишились своей рептильной души, живое безумие разрывает их, угрожая разрушить панцирь; они совершенно неподвижны, но это судьбоносная неподвижность хищника, застывшего перед решающим броском.

И тогда он замечает узкий коричневый ручеек, стекающий по скале, замечает, как ящерицы злобно таращатся на полоску между ними, всё понимает, машет руками в воздухе в поиске опоры, но рядом никого нет, ведь он стоит один; он хочет заорать, предупредить их, но не может, потому что капитан склоняется над Тимом Солидером и кричит тому в лицо:

– Это твоих рук дело, ты это сделал, ты, ты, ты! Ты вылил воду, ты вытащил затычку из бочки и выпустил всю воду! Сначала ты обманул нас с едой: заявился к нам с ящиком стекляруса – ешьте, мол, дамы и господа! О, неужели ты думаешь, что я не понимаю, как ты нас ненавидишь просто потому, что мы – господа, просто потому, что ты пришел в этот мир, чтобы прислуживать! И как ты убил всех нас, ибо в тот момент, когда ты опустошил бочку с водой, ты стал убийцей, друг мой! Ты убивал нас и думал: что ж, посмотрим, кто из нас сильнее, посмотрим, кто проживет дольше всех! Вот уж я посмеюсь над ними, когда они будут корчиться от страданий, а я буду смеяться, смеяться! О, я знаю, о чем ты думал, но ты ошибся, вот что я скажу тебе, друг мой, потому что когда нас станет мучить жажда, когда нам повсюду станут мерещиться колодцы, реки и источники, тебя уже не будет! Ты проживешь ровно до того момента, как нас станет мучать жажда! Тогда, обезумев от страха и жажды, мы закричим: где убийца? И кто-то скажет: да вот же он, вон там, на горе, мы будем гнаться за ним, пока он не упадет, и мы накинемся на него со всей силой нашего безумия, а если кто-то осудит наши действия, мы ответим: он – просто убийца, убийца, который получил по заслугам!

О, как же ему страшно, он кричит от страха, наполняет легкие утренним воздухом и изрыгает свой страх, извергает его на лежащего под ним мужчину, которого мучает другой, собственный страх; скованными движениями Тим ерзает под капитаном, пытаясь высвободиться из хватки раздавленной ящерицы. Ящерицы, которую он раздавил, со всей силы ударившись спиной о скалу, уже можно не бояться, но он все равно чувствует, как ее мертвое тело растет под его собственным, как по бедрам ледяной волной ударяет смерть; ему наконец удается повернуть голову, он видит коричневый ручеек, видит, как из ящерицы вытекает жизнь, и тогда он дико разевает рот и орет:

– Ящерицы! Берегитесь ящериц!

Но все, кроме Луки Эгмона, решают, что он просто хочет избежать наказания за содеянное, и тогда, дрожа от огромного послушания и огромного страха, Бой Ларю подходит к нему, наклоняется и плюет ему прямо в лицо. В ту же секунду капитан резко приподнимается, садится Тиму Солидеру на колени, и только это спасает его от смерти. Ящерицы, до этого медленно и как бы ненароком приближавшиеся к мужчинам, внезапно нападают: их тяжелые тела молниеносно атакуют коричневый ручеек с обеих сторон и с жуткой синхронностью кусают Тима Солидера прямо в грудь, разрывают тонкую рубашку, впиваются острыми зубами, обмякнув, повисают на его плоти, будто крысы, пока кровь медленными толчками заливает их жесткие морды. Кажется, будто вся кровь приливает к ране – лицо Тима мертвенно желтеет, Лука Эгмон падает на колени рядом с ним, глядя в его съежившиеся от ужаса глаза, и видит, как пальцы великана в отчаянии скребут по скале, пока ногти не обламываются под корень.

Ящерицы замирают, но бросок все еще пульсирует в их телах и коварных глазах; Лука Эгмон проводит рукой по груди Тима Солидера и чувствует, как рептилии дрожат под панцирем: они похожи на тикающую бомбу, которая может взорваться от малейшего прикосновения. Лука убирает руку и замечает по воцарившемуся молчанию, насколько он одинок в этом мире, оглядывается, стараясь не выпускать ящериц из поля зрения, и смотрит на четверых человек, зажатых между страхом и ненавистью.

– Помогите же мне, – кричит он, – надо снять их, пока он не истек кровью!

Никто не двигается с места, все растерянно стоят, напоминая скорбящих над могилой после того, как произнесены прощальные слова; только Бой Ларю делает символическую попытку подбежать к нему, но капитан услужливо подставляет ему ногу, и рядовой с благодарностью падает на землю.