Осоковая низина - [29]

Была вторая половина лета, началась жатва. В воскресный вечер все три молодые лиекужские батрачки, подоив коров и вымыв у колодца ноги, быстренько принарядились и, толком не поев, с туфлями в руках, побежали в имение. Батраки ушли еще после обеда. Предстояли выборы в сейм, и на танцевальных площадках выступали ораторы: мужчинам хотелось послушать, какие там будут сулить блага, как будут поносить друг друга. Когда пришли Алиса, Ольга и Эльза, громко наяривали трубы, а на утоптанной мураве кружились пары. В сгустившихся сумерках издали узнать кого-нибудь было трудно. Алиса пыталась разглядеть Юриса в толпе парней, но кто-то ее легко взял за локоть. То была мать.

— А к нам не зайдешь?

— Попозже.

— А может, сейчас?

Алиса замялась. Юриса нигде не было видно.

Эрнестина ждала ответа.

— Давай сейчас.

— Но если не хочешь…

— Я хочу, пойдем, мамочка.

Эрнестина сберегла для Алисы от обеда сладкое.

— Угощайся, детка!

Изжелта-белая, пышно взбитая с яичным белком манка, залитая густым темно-красным соусом, была любимым Алисиным лакомством, но сейчас она положила себе на тарелку одну ложечку.

— Разве невкусно?

— Вкусно.

— Так почему же не ешь?

— Не хочется, я дома поела.

— Дома?

Во взгляде матери мелькнула обида, но тут же исчезла, сменившись тревогой.

— Ты переутомилась.

— Нет, мама. Я стала гораздо сильнее. С любой работой управляюсь.

— Может быть, ты заболела?

— Нет.

Мать потрогала Алисин лоб.

— Мне кажется, у тебя жар.

— Да нет! У меня ничего не болит. Я здорова.

Эрнестина тяжело вздохнула.

— Тебя ни в коем случае не надо было пускать батрачить. Это наша с папой ошибка.

На танцевальную площадку Алису проводил отец.

— Спасибо, папочка.

— Ну…

Густав взглянул на дочь, смущенно погладил бороду и, словно смутившись, исчез в темноте.

Юрис танцевал с Ольгой. Было видно, как они от души чему-то смеялись. На следующий танец Юрис пригласил Алису.

— К маме ходила?

— Да.

Площадка была не очень ровная, Алиса танцевала с Юрисом впервые, получалось не бог весть как. Юрис крепче обнял Алису, привлек поближе к себе. Это ее смутило, но она не уклонилась. Было за полночь, когда Юрис сказал:

— Пора домой?

— Так рано?

— Не хочу идти вместе со всеми, скоро начнут расходиться.

Густая черемуха по обе стороны тропы образовывала темный коридор. Совсем близко, невидимая, текла река. Алиса, держась за Юрисов локоть, старалась подладиться под его шаг. Это было нетрудно, Юрис не торопился. В самом темном месте он встал и прислушался. Музыканты еще не заиграли следующий танец, слышно было, как за горьковато пахнущей листвой в реке равномерно плещется вода.

— Там бродит кто-то, сеть у омута ставит…

Голос у Юриса был сейчас низкий, сипловатый какой-то. Он обнял Алису, она ощутила дыхание, губы парня.

Тут произошло нечто неожиданное для самой Алисы: ткнув кулаками изо всех сил Юриса в грудь, девушка вырвалась и умчалась в темноту.

— Алиса! Алиса!

Алиса ничего не слышала. Она со всех ног бежала по едва различимой тропе. Но Юрис догнал и поймал ее.

— Что с тобой? Ну куда ты несешься?

Теперь Юрис так крепко держал Алису, что она уже не могла вырваться. Алиса чувствовала, как у парня от бега вздымается грудь и бьется сердце.

— Разве я хочу сделать тебе что-нибудь плохое?

— Юрис, милый, отпусти, пожалуйста! Я не могу.

— Почему?

— Боюсь.

— Чего?

— Сама не знаю.

Алиса заплакала.

— Что я, насильник какой? Очень надо!

Юрис отпустил Алису.

Девушка снова кинулась бежать. У ворот Алиса остановилась. На фоне ночного неба отчетливо вырисовывалась крутая крыша с двумя остроконечными башенками; и башенки эти почему-то показались Алисе пустыми и ненужными, из всех клокотавших в ней чувств острее всего было разочарование. Пока Алиса бежала, ей хотелось лишь одного: скорее попасть к родителям. Теперь это желание исчезло. И чем дольше она мешкала возле родительского дома, тем меньше понимала, почему убежала от Юриса.

В Алисиной жизни была одна роковая минута, более жуткая, чем та, когда ей в рот ткнули ружейным дулом или когда грабители жгли хлев. То была самая первая страшная минута в ее жизни, ее впервые тогда охватили неизъяснимый ужас и тайна.

Алисе было всего восемь лет. Курситисы только недавно вернулись с Урала в Ригу, открыли лавочку и отдали Алису в детский сад, чтобы девочка привыкла к латышским детям, ведь в будущем году ей предстояло пойти в школу. Алиса была смелой, сообразительной девочкой, и в детский сад ее никто не провожал. Однажды, когда Алиса возвращалась домой, с ней на улице заговорил пожилой мужчина:

— Девочка, ты цифры знаешь?

— Знаю.

— До ста?

— До ста.

— Можешь мне показать дом двадцать три?

— Могу.

Правда, непохоже было, что чужой дядя плохо видит, потому что Алиса знала, что близорукие люди носят очки с толстыми стеклами и глаза у них какие-то тусклые, а этот смотрел на Алису очень пристально, маленькие зрачки ясно и резко поблескивали. Чужой дядя Алисе не очень нравился, но ее учили помогать людям, если они об этом просят.

— Это номер двадцать три!

— Мне нужен дом во дворе.

Алиса замялась, ее также учили не доверяться чужим.

— Меня мама дома ждет.

— Ничего, подождет.

Чужой взял девочку за локоть и повел во двор, затем — в сумрачную лестничную клетку. Алиса, глотая слезы, читала над дверями номера квартир: