Осоковая низина - [28]

В самый трогательный момент, когда они пели о Пидрикисе и Доротее, к батрачкам явился нежданный гость — хозяин.

— Слушаю я, слушаю и никак не пойму: то ли из певческого общества кто пришел, то ли свои.

Хозяин словно невзначай подсел к Алисе; она встала и перешла на Эльзину кровать.

— А ну-ка для меня что-нибудь!

Ольга начала:

— «У хозяина на хуторе…»

— Вот! — воскликнул Лиекуж и тоже, чуть хриплым, но сильным голосом, запел про хорошего хозяина и проворных работников, прогнавших из кустов цыган.

Когда песню спели, хозяин в наступившей чуть неловкой тишине, кашлянув, обратился к Юрису:

— А я ведь по твою душу пришел. Не прокатишься ли малость на лошади по случаю воскресенья! Надо тетку на станцию отвезти.

В «Лиекужах» уже целую неделю гостила рижская родственница, а теперь надумала ехать домой. Вид у хозяина был прямо-таки несчастный оттого, что должен испортить парню воскресенье.

Юрис, чуть помрачнев, поднялся и пошел запрягать, хозяин тоже встал. Пение оборвалось на лучшем месте. И воскресенье теперь показалось испорченным. Оставшееся время каждый скоротал сам по себе.

Когда Алиса после ужина вытерла посуду, Мамаша сказала:

— Алиса, миленькая, доченька, у меня неспокойно на сердце из-за пустой капустной кадки. Ноги у тебя проворные, достала бы ты ее из погреба да укатила к пруду! А то завтра опять из головы вылетит, недосуг будет, а кадка-то и пропахнет.

Остальные работницы уже легли спать. Алма тоже вернулась из гостей и поднялась к себе в комнатку, просить помочь некого.

Уже смеркалось, в погребе стояла кромешная тьма, Алиса нащупала кадку, с трудом выволокла по ступенькам наверх, укатила к пруду, но здесь было слишком мелко, зачерпнуть воды самой кадкой не удавалось. Дальше начинался ил, вязли ноги. Алиса не знала, что и делать.

— Туда, где поглубже, катить надо было!

Алиса вздрогнула. То был голос Юриса.

— Погоди!

Юрис вошел в воду, дотолкал кадку до мостков, притащил несколько больших камней и затопил ее.

— Вот так!

Алиса поблагодарила за помощь и пошла прочь.

— Не уходи!

Алиса подождала, пока Юрис спустит закатанные штанины.

— Я смотрел, как ты у пруда… Ты что, чем-то озабочена или сердишься?

— Нет.

— Ты, может быть, думаешь, что я… Ольга поет хорошо. Вот и все, что у меня с ней.

— Вы оба очень красиво поете.

Юрис сорвал репей, помял в пальцах, бросил, затем сказал:

— Я сегодня только ради тебя пришел.

Они уже подошли к дверям.

— Пойдешь спать?

— Да. Спокойной-ночи!

Алиса взбежала по лестнице и как была, одетая, бросилась на кровать. Внизу хлопнула дверь. Юрис прошел в комнату батраков.

Неизвестно, сколько Алиса, уставясь в темнеющее окно, пролежала бы, но тут ее словно стукнуло в голову: она погреб не заперла.

Весь дом уже спал. Алиса на цыпочках спустилась по лестнице, ощупью добралась до дверей, отодвинула задвижку и выскользнула во двор. Преодолевая непонятный страх перед кустами сирени, силуэтами строений, дошла до погреба. Полуприкрытая дверь зловеще зияла щелью. Казалось, там, в темноте, кто-то подстерегает и сейчас схватит ее. Набравшись храбрости, Алиса закрыла дверь. У нее опять перехватило дыхание: исчез в замке ключ. Наверно, она его вынула и сунула в карман фартука, а потом потеряла, когда катила тяжелую кадку. Алиса медленно пошла к пруду, вглядываясь в тропинку, недолго постояла, затем, войдя в воду, пошарила босой ногой по затянутому слоем грязи дну. Заходить поглубже в ил не имело смысла. Алиса прошла до мостков, постояла и там. В темноте ивы казались куда больше, чем днем, ветви, казалось, росли прямо из воды.

Вдруг Алиса замерла. По спине забегали мурашки от затылка к самым пяткам: за ивами в темноте кто-то стоял.

— Топиться вздумала?

Это была хозяйка в ночной сорочке и накинутом на плечи платке.

Опомнившись от испуга, Алиса рассказала про свою беду.

— Не ври! Думаешь, не знаю, почему ты в воду броситься хотела? Как не стыдно тебе навязываться взрослому мужчине! Вешалась бы на шею парню какому-нибудь. А то к солидному человеку, у которого жена и дети!

— О чем это вы, хозяйка? О чем вы? — бормотала Алиса, ничего не понимая.

— О чем? — передразнила хозяйка.

— Я ведь, право, ничего такого…

— Я тебе раз навсегда говорю: не оставишь хозяина в покое, выгоню, как паршивую суку!

— Хозяина?

— Ну да, хозяина!

Ключ на другое утро нашелся в траве около погреба, а хозяин, улучив минуту, когда поблизости никого не было, заглянул робкой батрачке в глаза и сказал с особой ласковостью:

— Алисонька, деточка…

Наступила пора, которую Алиса и тогда и потом считала самой прекрасной. Каждое утро начиналось радостью и каждый вечер завершался ожиданием чуда. Алиса чувствовала, как она наливается силой, становится смелее и самостоятельнее. Теперь ее уже так не задевали ни резкие слова, ни злые взгляды. Не печалила расстроившаяся дружба с Ольгой, возникла другая, еще более глубокая.

Вообще-то ничего не произошло, это скорее было предчувствием, прелюдией чего-то такого же большого, как сама жизнь, а то и большего. В завтрак, в обед, садясь за стол, встречаясь во дворе или в поле, они словно ненароком обменивались беглыми взглядами, как, не думая ни о чем, подносишь к горячим губам холодную воду. Они не искали возможности увидеться и поговорить наедине. Алиса знала, что они будут видаться и разговаривать долго — всю жизнь.