Осоковая низина - [30]

— Семнадцать, восемнадцать…

— Мне восемьдесят седьмая нужна.

Теперь он заспешил.

— Побыстрей читай!

— Я не могу.

От стремительного подъема и страха гулко колотилось сердце.

— Пустите, пожалуйста! Отпустите меня!

Чужой не отвечал. Алиса заплакала навзрыд.

— Тихо, — зашипел он, схватил ребенка на руки и понес.

Алиса упиралась, пыталась кричать. Чужой ладонью зажал девочке рот и побежал наверх. Лестница стала узкой и темной, затем кончилась, и они оказались на чердаке. Вдруг висевшие там простыни раздвинулись, и появилась женщина с бельевой корзиной. Мужчина на миг растерялся, остановился. Алиса отодрала от губ липкую ладонь и закричала не своим голосом.

— Что вы делаете с ребенком? — воскликнула женщина.

Чужой отпустил Алису и кинулся бежать.

— Караул! Держите негодяя! — закричала женщина.

Но ни одна дверь на лестнице не открылась. Только слышен был гул убегающих шагов, все ниже, ниже.

Женщина отвела заплаканную, дрожащую Алису домой, к матери. Собралась полная комната народу.

Тетя Нелда присела на корточки, взяла Алису за плечи и, строго глядя в глаза, сурово спросила:

— Ты знаешь, что он хотел с тобой сделать?

— Нет.

— Он хотел тебя зарезать.

После этого Алиса целую неделю болела. Пришел врач и выписал лекарства.

С тех пор Алису одну никуда не пускали.

А в подростковом возрасте, когда в девочке произошли важные перемены, Эрнестина более определенно объяснила ей этот случай. Теперь, когда заходил разговор о «таких вещах», Алису уже не просили выйти, даже наоборот: из этих разговоров зреющая женщина должна была понять, насколько развратны, подлы и опасны мужчины. Однажды Эрнестина сказала:

— Настоящая любовь бывает только в романах. Это все сказки. В жизни есть только долг. Или разврат, скотство. Не верь никогда ни одному мужчине!

— А отцу?

— Как отцу — да, но как мужчине… Ах, зачем говорить о таких вещах! Вырастешь, поживешь, сама увидишь…

Последовал глубокий, многозначительный вздох.

И вот Алиса опять столкнулась лицом к лицу с этой роковой, непонятной, пугающей тайной.

Чем дольше Алиса стояла прислонясь к воротам, тем сильнее охватывала ее тревога. Больнее всего было оттого, что Юрис обиделся, не понял ее. Но поняла ли она Юриса? Вместе с сомнениями в душу закрался стыд. Ведь она повела себя глупо. Как маленькая девочка, а не как взрослая женщина.

«Немедленно пойду к нему и попрошу прощения», — вдруг решила Алиса.

И только она себе это сказала, как почувствовала небывалую решимость.

Когда Алиса прибежала на танцевальную площадку, уже брезжил рассвет.

— Последний вальс!

Алиса смотрела, смотрела, но Юриса нигде так и не увидела. Танцы кончились, музыканты хлебнули еще по глотку и, пошатываясь, с инструментами под мышкой и на шее, отправились спать. В углу несколько молодых парней выясняли отношения, затевали драку. Под кустом храпел пьяный.

Не желая ни к кому присоединяться, Алиса шла одна. На перекрестках люди сворачивали, уходили в стороны, и, когда впереди никого не осталось, Алиса пошла еще быстрее. Через лес она пробежала. И увидела две пары. Издали трудно было определить, кто это, но оказалось, что свои: Эдгар шел с Эльзой, а Юрис с Ольгой. Алису захлестнула бурная радость, она уже хотела крикнуть, чтоб ее подождали, как вдруг, ошеломленная, остановилась: пары, не стесняясь друг друга, целовались. У Алисы перехватило дыхание. Ей сделалось так стыдно, что она не знала, куда деваться. Вдоль дороги шло сжатое ржаное поле. Алиса кинулась в сторону и спряталась за суслоном.

Сколько она простояла там, Алиса не знала: казалось, целую вечность. Уже вставало солнце, а значит, пора идти доить коров.

Когда она по пустой дороге медленно приблизилась к сараю, из него вышли Ольга и Юрис. Ольга одергивала помятое платье, стряхивала солому, Юрис чистил пиджак. Они заметили ее. Алиса посмотрела на них затуманенными глазами и прошла мимо.

Она успела переодеться в рабочую одежду, когда в комнату вошла Ольга. Алиса старалась на нее не смотреть и все-таки видела раскрасневшиеся губы и какое-то необычное выражение лица.

— Ты не думай, что я навязывалась ему. Он сам.

Алиса ничего не ответила.

После завтрака хозяин велел вычистить сарай, потому что предстояло свозить новый хлеб. Алиса работала ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая: вымела веником заплесневелую мякину, вынесла ее, накидала соломы. За обедом хозяин сказал:

— После танцулек не мешало бы хорошенько выспаться, но нужно полегшую рожь убирать, так что обеденный отдых покороче будет. У тебя, Алиса, тоже глазки осоловели, но что поделаешь. Отоспишься, когда дожди зарядят.

Хозяину никто не возражал.

Отправляясь в поле, прихватил косу и хозяин, потому что Алма взялась вязать рожь в снопы за Эдгаром и хозяином сразу.

— Косцы из них не ахти какие, управлюсь, — сказала она.

Ольга вызвалась вязать за Юрисом, Алисе остался Петерис.

Хозяин считал, что, если косить косилкой, останется высокая стерня и осыплется много зерна. Хлеб полег почти только на одну сторону, косцы встали один за другим. Первым, как и полагается старшему батраку, шел Петерис, за ним Юрис, за ним Эдгар и последним — хозяин. Коса у Петериса скользила легко, ржаные стебли ложились, словно их приминали рукой. Умелее такую рожь не скосить. У Юриса спорилось меньше: то конец косы ткнется в землю, то не срежет всего захваченного, огрехи приходится докашивать. Не лучше шло дело и у Эдгара. А хозяин махал чуть ли не вхолостую, ведя совсем узкий прокос.