Осоковая низина - [114]

Прошла неделя, и действительно ничего худого не приключилось. Ильмар постепенно поправлялся. Труднее всего было, когда стало першить в горле, он сдерживался, закрывал рот ладонью, но вскоре ухитрился так тихо кашлять, что не слышно было даже в комнате рядом. Время от времени на кухню заходили немцы, но двери всегда были закрыты, и Эрнестина спокойно беседовала с ними. Укрытием Ильмар так и не воспользовался. Окно комнаты наполовину закрыли плотной занавеской, и Ильмар, лежа на кровати, читал. Нередко к нему наведывались девочки и вместе играли в цирк, рич-рач и даже в карты.

— Им горя мало, — качала головой Эльвира.

В последние дни гул на юго-востоке все усиливался, становился пронзительнее. В тихие вечера доносились далекие пулеметные очереди.

Алиса слушала, затаив дыхание.

Однажды утром, когда Алиса в дровяном сарае скинула с кадки дрова и Петерис, достав из рассола передний окорок, отрубил кусок, чтобы в мешке вместе с дровами внести в дом, во дворе залаяла собака.

— Пойди глянь, кто там!

Алиса выбежала во двор. Двое, сойдя с рессорной коляски, привязывали красивую гнедую лошадь. Один из них был Дронис, а другой — сам волостной старшина Лиекуж, который с приходом немцев сразу активно включился в управление волостью, а затем был официально поставлен старшиной.

— Хозяин где? — спросил Лиекуж.

Этот человек, как многие высокорослые люди, был невозмутимо самонадеян и почти никогда не улыбался.

— Позвать?

— Только поживей!

Петерис велел Алисе быстро накидать на кадку дров, подтянул штаны и пошел к незваным гостям.

— Мы должны обыскать дом. Дронис будет понятым.

Лиекуж сказал это с таким мрачным видом, что у Петериса в глазах на миг что-то вспыхнуло и тут же потемнело.

— Да разве…

Ни язык, ни ноги не повиновались.

Затем Петерис заметил, что Дронис улыбается.

— Сосед, у тебя бутылочка родимой не завалялась?

Самодельная водка — самогон, или сивуха, к концу войны получила еще одно название — «родимая».

Петериса бросило в жар. От внезапного облегчения прошиб пот. Но сразу возникла другая опасность. «Родимая», хотя она уже давно шла на «подмазку» и даже вместо денег — на мельнице, в лесничестве, на кузнице и в других местах, — все-таки считалась запрещенным напитком, а Лиекуж был самым крупным волостным начальником, и к представителям власти Петерис всегда относился с недоверием. Зачем Лиекужу сюда за самогоном ездить, если он может достать его у Дрониса? Всей округе известно, что Дронис вместе с Паулиной устроили настоящий завод. Дронис снабдил Паулину аппаратом, дает ей муку и свеклу, а Паулина гонит. И Алиса недавно принесла от Паулины десяток бутылок этого ценного напитка.

— Такое ведь держать не дозволяется, — пытался возражать Петерис.

— Овечкой-то не прикидывайся!

Петерис взглянул на Дрониса. Своего зелья, сволочь, не дает, а к соседу посылает.

— Ты, Петерис, не обижайся, у меня дома как раз ни капельки нету. Выручи, если можешь!

Слова Дрониса и выражение его лица окончательно убедили Петериса, что тут нет никакого подвоха и что на самом деле нужна самогонка. Молодой Лиекуж и раньше был не дурак выпить, но в войну стал отпетым пьяницей. А у Петериса тут же вкрались другие опасения: свяжешься с этаким — и уже не избавишься от него, как Дронис. Велика радость отдавать такое добро без всякой пользы. Дни Лиекужа уже сочтены. Удивительно, как это он еще никуда не смотался.

— Ну что ж… Надо подождать хозяйку. Алиса, живей сюда! — крикнул Петерис, повернувшись к сараю.

Прибежала Алиса, готовая улыбнуться и услужить непрошеным гостям.

— Достань бутылку, ну…

Петерис не решился прямо сказать о самогоне. И тогда он снова подумал, что Лиекуж не вытерпит и тут же на дворе глотнет немного, а немцы, конечно, увидят это в окно. И тоже захотят, начнут искать в доме и…

— Чего же тут! Идемте в дом!

— Да, пожалуйста! Заходите! — пригласила Алиса.

Петерис тихо сказал, чтобы принесла с чердака две бутылки. А когда гости уселись за кухонный стол, Эрнестине без всяких слов стало ясно, что надо и мяса поджарить.

Петерис вытащил оструганную брюквину, которой, за неимением пробок, была закупорена бутылка, и крикнул Алисе:

— Стаканы неси!

— На что они! Из кружек лучше, — поморщился Лиекуж.

— Да, войдет еще кто-нибудь из немцев, тогда что…

Петерис, побагровев от волнения, внимательно разливал мутную жидкость по кружкам — чтоб не больше одной трети.

— Ну, так…

— Поехали!

Лиекуж осушил свою кружку залпом, Петерису пришлось перевести дух, а Дронис лишь пригубил.

Разговором завладел Дронис, рассказывал анекдоты, рассуждал о войне, о немцах и русских, но делал это так как умел только он, — много говорил и ничего непозволительного при этом не сказал и никого особо не задел. Петерис, все больше хмелея, смелел, а Лиекуж только пил, и казалось, что пустая болтовня собутыльников его ничуть не интересует.

— Кто это там подглядывает? — спросил он вдруг.

В щелке у приоткрытой двери Алисиной комнаты время от времени мелькал глаз или кончик носа. По тому, как низко был нацелен взгляд Лиекужа, Эрнестина сразу догадалась, кто виновница.

— Маленькая девчушка, господин Розенберг.

— Что за девчушка?

— Ливия, выйди на кухню! Чего прячешься там?