Осколки памяти - [27]
- Полетели в Ригу!
- Полетели.
Молодые ж были! Тут же купили билеты.
- У тебя друзья-то там есть? - спрашиваю (сам я на тот момент еще никого в Риге не знал).
- Есть.
Перед вылетом сообщили, что едем, Володиному другу, поэту, с которым они учились вместе на литературных курсах в Москве.
Прилетели. Встречает нас поэт. Выясняется, что он живет в том же дачном поселке у моря, где находилась и дача Яниса Райниса. Ну, как быть там и не поклониться великому поэту? Вот и пошли мы и с морем повидаться, и дому Яниса Райниса поклониться. А Балтийской море мелкое: лед, далеко лед, и все лед... Решили немножко по льду пройти. Или лед у берега хлипкий был, или мы были такие тяжелые - проломилась ледяная гладь, оказались мы по щиколотку в воде. Набрали полные ботинки, выбрались, поклонившись морю, даче Яниса Райниса, и бегом к Володиному приятелю. А там уже все было приготовлено, чтобы после самолета да еще после "провала" мы почувствовали себя комфортно. Под одеяло залезли, греться стали - и сверху, и изнутри. Было хорошо, приятно: поэт, сценарий, разговоры....
А потом назад. Сели и прилетели в Минск вечером того же дня.
Великий Блейман
У Володи было много друзей. Его любили, причем, по моему ощущению, Володю любили все, даже самые вредно завистливые. Ведь Володя был гениальный писатель и добрый, удивительно скромный человек.
Мало того, что этот талантище вернулся из Москвы в Минск, на нашу студию, так сюда вскоре примчался и его учитель, руководитель диплома, замечательный драматург Михаил Блейман, написавший сценарий фильма "Подвиг разведчика". Этот старичок с палочкой относился к Володьке нежнейшим образом и приехал поглядеть, как он тут устроился, как движутся дела со сценарием. Это было для меня непостижимо: выдающийся классик советского кино приехал посмотреть, как живет его воспитанник. В голове не укладывалось, что такая может быть нежность, любовь и забота об ученике.
Володя представил меня Блейману как своего режиссepa, и Володин мастер "взял в объятия" и меня.
Как раз в это время город выделил студии несколько новых квартир, одну из которых вдруг вроде бы решили дать мне. Директор студии отправил нас с Неллой смотреть квартиру, почему-то не новую, но, по его словам, "классную". Блейман, чувствуя, что за этим кроется какая-то афера, вызвался идти с нами: "Я пойду с вами посмотреть, чем вас намерены осчастливить". Я, Нелла и Блейман отправились на смотрины.
Лифта в доме не было. Блейман взбирался наверх по лестнице, опираясь на трость, время от времени останавливаясь передохнуть. Увидев квартиру, он воскликнул: "Вас хотят обмануть! Не давайте согласия ни при какой погоде!" -
Это была старая, обшарпанная однокомнатная квартирка со встроенной кухней. Я даже не зашел: только глянул - все внутри скукожилось. Оказывается, наш директор решил провернуть махинацию: выделенную новую квартиру отдать своим знакомым, а эту - мне. Отказались, спасибо Блейману.
Позже, когда Нелла была уже беременная, нам дали ордер на двухкомнатную "хрущевку". Зачем-то вызвали на заседание жилищной комиссии райсовета, проходившее за закрытыми дверями, и сказали: "А вы посидите тут, в коридорчике". И, стоя за дверью, вдруг я слышу пронзительный, отвратительный женский голос: "Почему двухкомнатную? У них еще ребенка нет. Ну, мало ли, что она в положении? Между прочим, могу вам сообщить, что дети рождаются и мертвыми". Я, словно брошенный взрывной волной, рванул к дверям. Клянусь, не знаю, что произошло бы, если бы я ворвался туда и узнал, кто это сказал. Нелла удержала меня. Впрочем, никакой квартиры нам все равно тогда не дали.
Задушили
Мыкаясь со сценарием, мы год с лишним с Володей почти не расставались: все куда-то ходили, что-то дописывали, что-то доделывали. Жили в томительном ожидании приговора. Неприятие "Гневного солнца палящего" душило нас удавкой; в большей степени, наверное, Володю как автора. Впрочем, обоих - накинули веревку и душили. Почему? Я и сейчас - вот пушку на меня наставляйте - не смогу сказать, почему не дали ходу прекрасному с точки зрения литературы, прекрасному с точки зрения драматургии, прекрасному с точки зрения темы сценарию. И здесь, и в Москве - нет и все. По какой такой крамоле? По какой такой политической несостоятельности? Или он был антихудожественный? По сей день не понимаю. В конце концов, Володя сказал: "Не буду я выслушивать эти глупости, их советы выводят меня из состояния равновесия. А тебя должность обязывает на худсоветах сидеть. Держись, Игорек, держись".
Сценарий был "зарезан". Переполнявшая тебя радость оттого, что вот-вот запустят, была загублена на корню. Это было жутко тяжело, как будто убили тебя.
Сейчас я думаю, что, может быть, не вытянул бы я тогда всей глубины философии, но в любом случае картина, благодаря заложенной в нее основе, была бы достойнейшая по своей задаче. Я не знаю, какую картину мы с Володей сняли бы, но сегодняшнее видение (а вся моя жизнь прошла в кинематографе) мне подсказывает, что она могла быть событием - с таким-то умным сценарием. Не зря же и Блейман, будучи здесь, пытался помочь, и Ромм приезжал - бесполезно. Мы в то время многого не знали, но Михал Ильич, когда приезжал сюда с лекциями, ничего нам не говоря, ходил, заступался за "Гневное солнце палящее".
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Джессика Стоядинович, она же Стоя — актриса (более известная ролями в фильмах для взрослых, но ее актерская карьера не ограничивается съемками в порно), колумнистка (Стоя пишет для Esquire, The New York Times, Vice, Playboy, The Guardian, The Verge и других изданий). «Философия, порно и котики» — сборник эссе Стои, в которых она задается вопросами о состоянии порноиндустрии, положении женщины в современном обществе, своей жизни и отношениях с родителями и друзьями, о том, как секс, увиденный на экране, влияет на наши представления о нем в реальной жизни — и о многом другом.
Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.