Осколки памяти - [26]

Шрифт
Интервал

Мы познакомились и подружились.

Сценарий мне очень понравился. Это была философ­ская притча о том, как человека всю жизнь сопровождает чувство страха. Всю жизнь. Но в каждом возрасте это чувство свое, и если человек его побеждает, он и стано­вится человеком.

Героиня истории - сначала девочка - постепенно взрослела, преодолевая на каждом этапе свой страх, и, до­жив до глубокой старости, в возрасте великой нашей Сте­фании Михайловны Станюты (мы мечтали, что Станюта будет играть), она должна была совершить в картине ге­роический поступок: отпустить своего сына в космический полет - навсегда, для науки, для пользы человечества, для развития цивилизации.

А когда она была маленькая, на даче родители все "пилили" ее за то, что она ест немытую смородину. "Мой смородину!" - велели ей. А малышке не хотелось, она с куста сорвет - и в рот.

Как-то вечером, разжигая примус, отец перелил керо­син - примус вспыхнул. Огромное пламя! Девочка испуга­лась. И когда в очередной раз она подошла к кусту и протя­нула к ягодам ручонку, мама крикнула ей: "Не тронь, это примус!" После этого она долгое время не решалась при­близиться к смородине, но все же, преодолев детский страх, однажды отважилась, сорвала горсть и съела - соверши­ла поступок.

Мы с Володей взялись над этим сценарием работать, что-то еще придумывать. В наших головах философская притча постепенно обретала обличье полнометражной картины. И начались у нас с ним упоительные разгово­ры и мечтания. Но начались и мыканья по коридорам власти: один агрессивный худсовет, второй...

В то время главным редактором студии был уже не Аркадий Александрович Кулешов, а Максим Лужанин, у которого вызывало раздражение само название - "Гневное солнце палящее". И почему-то все студийные литераторы, среда которых были и известные, ополчи­лись на сценарий, выступив единым фронтом - всем редсоветом.

Я не мог понять, что происходит.

Заседания длились долго, все выступали, говорили. Однажды Володя, доведенный до крайности, склаал: "Ну ладно. Вы тут пообсуждайте, а я пойду пописаю", Видно, и этого интеллигентного человека достали... до продела, до крика.


"Это вам сливы"

Володька человек удивительный был, конечно. Энцик­лопедист, эрудит, остроумный, добрый. Работал много, очень много. Я никогда не понимал, когда он успевает: вечером рас­стались, утром прихожу - - у него уже стопка листов исписа­на мелким изящным почерком без единого исправления. Как он это делал, не знаю - то ли переписывал, то ли сразу набе­ло ложилось, но Володя не позволял себе измаранных руко­писей. Гениальный совершенно литератор: стихи - пожа­луйста, проза - пожалуйста, драматургия - пожалуйста. Володе было подвластно в литературе практически все. Плюс огромная работоспособность, жажда работы.

Все в нем было необычным - и глаза разного цвета, и холода он не чувствовал, ходил зимой в демисезонном пальто нараспашку.

И совершенно изумительный был рассказчик: можете представить себе, что человек говорит так, как будто текст был заранее им выучен на память, да еще с интонацией.

Он настолько любил Белоруссию, что все, связанное с ней, в его рассказах имело превосходную степень.

Рассказывает он как-то о своем дяде из Орши, об уди­вительных сортах слив, которые у того в саду растут, - лучше этих слив в мире не сыскать. И тут меня осеняет мысль: Михал Ильич же садовод, занимается цветами, хорошо бы подарить от Володиного дяди, от Володьки и от меня саженец этих чудо-слив моему учителю! И рванули мы с Володей на такси в Оршу к дяде. Таксист был свой, Леня Обозный, раньше работал у нас на студии шофером, классный парень. Примчались в Оршу, Воло­дя объяснил дяде, что к чему, тот выкопал два саженца, и мы - дальше, на такси в Москву, к Ромму. Приехали, позвонили в дверь, нам открыл Михал Ильич. "Здрав­ствуйте. Это вам сливы редких сортов. Заходить времени нет. До свидания".

Ромм был ошеломлен...

Быстренько вернулись мы в Минск, где нас продолжали мусолить. А мы никак не могли толком понять, за кто редакционная коллегия так нас гоняла, у нее уже и по художественной части претензии появились.

Единственным преимуществом было то, что, благо­даря ожиданию решения, мы с Володей много времени про­водили вместе. Он и дома у меня бывал часто, и забирал меня на встречи в дома творчества, где познакомил со многими писателями. Те хвалили сценарий, радовались, что совсем еще молодой режиссер да с Вовкой уже делать картину собираются, вот-вот запустят! Наивные люди...

Мы с Володькой активно жили, нам было очень ин­тересно друг с другом, придумывали всякие штучки-дрючки. Даже когда встречались уже много лет спустя, это было всегда весело: "Здорово, морда!" - приветство­вал он меня.


Рига

Однажды мы обедали в ресторане аэропорта (день­ги кто-то из нас где-то получил, уж не помню кто. Скорее всего, Володя - мне-то не давали). Один бывший работ­ник студии как-то сказал, что в этом ресторане шеф-по­варом работает человек, который лучше всех в Минске делает "цыплят табака". Ну, мы и заказали этих цыплят - вкуснотища невозможная! А самолеты взлетают, прилетают, голос сообщает, какие куда рейсы... И вдруг произносится: "Рига". Володя подхватился:


Рекомендуем почитать
Мои годы в Царьграде. 1919−1920−1921: Дневник художника

Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.


Он ведёт меня

Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.


Джованна I. Пути провидения

Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Философия, порно и котики

Джессика Стоядинович, она же Стоя — актриса (более известная ролями в фильмах для взрослых, но ее актерская карьера не ограничивается съемками в порно), колумнистка (Стоя пишет для Esquire, The New York Times, Vice, Playboy, The Guardian, The Verge и других изданий). «Философия, порно и котики» — сборник эссе Стои, в которых она задается вопросами о состоянии порноиндустрии, положении женщины в современном обществе, своей жизни и отношениях с родителями и друзьями, о том, как секс, увиденный на экране, влияет на наши представления о нем в реальной жизни — и о многом другом.


Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Впервые выходящие на русском языке воспоминания Августа Виннига повествуют о событиях в Прибалтике на исходе Первой мировой войны. Автор внес немалый личный вклад в появление на карте мира Эстонии и Латвии, хотя и руководствовался при этом интересами Германии. Его книга позволяет составить представление о событиях, положенных в основу эстонских и латышских национальных мифов, пестуемых уже столетие. Рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг интересующихся историей постимперских пространств.


Серафим Саровский

Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.