Осколки памяти - [29]
Петю я и сравнить ни с кем не решаюсь. Бог дал талантище. Исконно русский. Откуда он родом, я не знаю, но ощущение было такое, что из глубинки: говорил своеобразно, вел себя чересчур деликатно, очень скромно. И если Левушка, весь светясь, звал меня Игорек, то Петр всегда серьезно - Игорь Михайлович.
У Левки, по-моему, вся Москва - друзья, он - немыслимый затейник. Даже играя в юности в футбол, умудрялся трюкачить: оттянет резинку трусов, мяч туда поймает - и мчится к воротам соперника! Его нельзя не любить, с ним нельзя не дружить. Категорически нельзя: он нежный, честный, добрый очень, заботливый, готовый кинуться в любую схватку за правду, защищать кого-то. А сам-то маленький же! Его из-за роста не хотели принимать в училище МХАТа, вступились Блинников и Горчаков (Горчаков тоже маленький, а Блинников, напротив, большой). "Нас что, уже по росту будут отбирать? - возмутился Николай Михайлович. - Тогда выходит, нас обоих из МХАТа гнать надо? Талантливый парень, возьмем".
Левушка Дуров и Петр Щербаков, ребята мои родные, оба и сыграли у меня в картине.
Слово в слово
Я настолько трепетно относился к сценарию, что пыль с него сдувал - вот как было написано, так слово в слово и снимал.
Анатолий Аграновский, чрезвычайно опытный и умный человек, построил с Мишей Анчаровым сюжет таким образом, что проблема как будто раскрывается, и в то же время не до конца. Скажем, Королева забирают с фронта в тыл продолжать работать над ракетой. Но это сценарный ход - якобы Сергей Павлович воевал. На самом деле исторически известно, что он, как и многие величайшие ученые, сидел в лагере, а когда наши войска нашли в Пенемюнде ракету ФАУ-2 - немецкую "сигару", о которой ничего не было известно, решили собрать специалистов: Королева и его соратников. Послали за ними "Дуглас", полковника КГБ и двух автоматчиков. Сергей Павлович тут же определил, что это жидкостная ракета. Как раз проблемой жидкостных реактивных двигателей (ЖРД) он занимался в лагере, там были созданы бригады, которые под руководством Туполева работали над ЖРД, и возникали у них свои научные споры, которые, как я полагаю, часто переходили в политические. Хотелось бы, чтобы переход от конфликта научного к конфликту человеческому был показан в картине, однако этой стороны дела мы тогда, к сожалению, не коснулись.
Невозможно представить себе, что величайшие (!) конструкторы, техники, самолетостроители, ракетостроители - все! - существовали и работали в лагерных условиях. Все по звонку. За баланду. Сейчас я жалею, что не расспрашивал, например, как их кормили, сколько раз в день, что давали на первое, на второе, как был устроен быт. Тогда мы об этом ничего не знали. Все было засекречено.
Сегодня я понимаю, что надо было просить у авторов в большей степени популярного, нежели научного изложения темы.
Съемки в Кремле
Картина снималась в трех городах: в Минске, Калининграде и Москве.
В Калининград мы отправились за кадрами военных разрушений, которые там в то время еще сохранились. Поразительно, что в лежащем после войны в руинах Кенигсберге могила Канта осталась нетронутой. Рассказывали, что среди штурманов советских бомбардировщиков, бомбивших город, были некогда студенты философского факультета МГУ, они и уберегли могилу немецкого философа, сказавшего когда-то: "Есть только две вещи, которым я не перестаю удивляться: звездное небо над головой и моральный закон во мне".
А в Москве снимались сцены, связанные с Кремлем. В тот момент Кремль только-только открыли для посетителей, и наша съемочная группа была первой, кого туда пустили. Обалдев от представившихся возможностей, я шибко хотел, чтобы с помощью какого-то одного мазка, одного штришка для всей страны, для всего мира было точно понятно, что это, между прочим, Кремль, и что события происходят в Москве.
Царь-колокол, Царь-пушка... Эти места люди знали - ну, как не снять? Отсюда финал картины получился "открыточным", за что я себя по сей день казню. Ведь все происходило-то совсем в других местах. Снимал торжественную часть их работы, а надо было лагерь снимать - как им там за "колючкой" работалось. Теперь понимаю, что в этом была моя промашка, художественный недостаток мой и, как следствие, картины. Мне, как дураку, было интересно, чтобы въехали черные "Волги" на площадь, затормозили так резко, чтобы дым пошел, чтобы наши герои вышли оттуда и решительным шагом направились не куда-нибудь, а прямо в Кремль... А все проще было. Не знаю, как, но было проще. Боже мой! И я все это показывал Михал Ильичу! Как он вытерпел?!
Одна радость - на картине я познакомился с Борисом Кузьмичом Новиковым, сыгравшим фотографа, который зазывал народ сняться у Царь-пушки. "Сфотографируйтесь! Старая вещь. Верняк. Теперь таких не делают", - убеждал он публику.
Кузьма Семенович Кресницкий, второй режиссер, великолепный опытный режиссер с ленинградской школой, учивший меня работать на площадке и слышавший от меня неизменную просьбу: "Кузя, умоляю, ну дай мне самому ошибиться!", рекомендовал мне Бориса Кузьмича, нашел, договорился. Я в Новикова влюбился сразу - раз и навсегда. А он, наверное, меня помнил, потому что, когда я пригласил его в "Белые росы", он сразу дал согласие. "Белые росы" была его вторая работа у меня. Следующей стали "Осенние сны".
Имя В. Г. Дуловой является символом высочайших достижений арфового искусства 20 века не только в нашей стране, но и во всём мире. Настоящая книга посвящена её педагогической деятельности. В ней собраны воспоминания учеников Веры Георгиевны, композиторов, с которыми она сотрудничала, и зарубежных коллег, а также представлены документы из личного архива, фотографии.
Книга воспоминаний художника Аристарха Лентулова, одного из основателей объединения «Бубновый валет», яркого представителя русского авангарда начала XX в., — первая полная публикация литературного наследия художника. Воспоминания охватывают период с 1900-х по 1930-е гг. — время становления новых течений в искусстве, бурных творческих баталий, революционных разломов и смены формаций, на которое выпали годы молодости и зрелости А. В. Лентулова.Издание сопровождается фотографиями и письмами из архива семьи А. В. Лентулова, репродукциями картин художника, подробными комментариями и адресовано широкому кругу читателей, интересующихся русской культурой начала — первой трети XX в.
Густав Маннергейм – одна из самых сложных и драматических фигур в политике XX века: отпрыск обедневшего шведского рода, гвардеец, прожигавший жизнь в Петербурге, путешественник-разведчик, проникший в таинственные районы Азии, боевой генерал, сражавшийся с японцами и немцами, лидер Белого движения в Финляндии, жестоко подавивший красных финнов, полководец, противостоявший мощи Красной армии, вступивший в союз с Гитлером, но отказавшийся штурмовать Ленинград… Биография, составленная на огромном архивном материале, открывает нового Маннергейма.
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.