Осколки памяти - [17]

Раса Страутмане из Латвии была по первому образованию архитектором, Резо Эсадзе - геофизик, Боря Яшин - офицер Северного флота, инженер-подводник.

Самым молодым среди нас был Андрюша Смирнов, который позже сделал, я считаю, одну из лучших картин курса - "Белорусский вокзал". Андрей, сын Сергея Сергее­вича Смирнова, автора "Брестской крепости", в совершенстве знал два языка. С каким восторгом и умилением Михал Иль­ич смотрел на этого длиннющего паренька, читающего сти­хи по-французски! Я ничего не понимал, но, видно, Андрюш­ка хорошо читал, потому что Ромм, который сам прекрасно знал французский язык, блаженно улыбался.

В этой компании был и отслуживший в Германии дей­ствительную армейскую службу сибиряк из алтайских мест Шукшина и Пырьева Витя Трегубович, снявший потом "Даурию" и прекрасную картину "Старые стены", знаменитую тем, что Витя вытащил сняться в ней Гурченко, которая дол­го нигде не появлялась, вернул ее в кинематограф.

Все года учебы Витя проходил в шароварах и скри­пучей дерматиновой куртке, которую купил на свою сол­датскую зарплату. Куртка эта скрипела даже тогда, ког­да он не двигался, а просто дышал.

Как интересно, что все это созвездие знаменитых ре­жиссеров по своей первой профессии - вертолетчики, ма­тематики, физики...

Учился с нами и один марокканец "голубых кровей" Зиани Хайдар Ахмед и т.д, - высокий, стройный, неиз­менно ровно держащий спину, красивый аж жуть! И обручен он был с девушкой тоже из знатного рода. На всту­пительных экзаменах Зиани читал "Ревизора" на русском языке. С большим трудом. Михал Ильич слушал, слушал, не выдержает:

- А давай-ка, братец, на французском.

Парень встрепенулся и как застрочит...

Вот такой веселый был курс, озорной.

Ребята были все прекрасные. Скромно все вели себя, никаким соперничеством, никакой конкуренцией даже не пахло. Михал Ильич так сумел организовать наше обуче­ние, что мы не соревновались друг с другом. Он говорил, что искусство - это огромный цветущий луг, на котором растут всякие травиночки и для всех есть место. Во мне по сей день, благодаря воспитанию Ромма и спорту, начисто отсутствует чувство зависти.

Работали дружно. Михал Ильич прав был абсолютно: "Учтите, ребятки, - говорил он, - что кинематографу вы в большей степени научитесь друг от друга, не от меня. Вы вместе творите, обсуждаете, разбираете свои работы. Курс должен гудеть, жужжать, как улей. Тогда и мед будет".

Первые слова

Первые слова, которые произносит педагог, очень важны. Общаясь сегодня со студентами, я понимаю, что их нужно сразу, с первого слова настроить на волну даль­нейшей работы и жизни.

Первую фразу Ромма, сказанную нам, уже студентам, я запомнил на всю жизнь. Михал Ильич зашел в аудиторию и произнес: "Научить режиссуре нельзя. Научиться можно".

Я был ошеломлен и думаю, что не только я.

Михал Ильич нам сразу все разложил по местам:

- Ребята, ваша профессия вторична, так же как про­фессия дирижера. Славы великого фон Караяна вам хватит?

- Да, - мотнули мы головой.

- Так что не претендуйте на славу Чайковского. Знайте, что основой кинематографа является литерату­ра, - сказал он нам.

Это справедливо. Чем больше я снимал, чем боль­ше видел работ молодых режиссеров, наконец, чем боль­ше я живу, тем отчетливее понимаю, что он был прав: основой хорошего кинематографа является хорошая ли­тература.

Прекрасная была драматургия у Андрея Смирнова в "Белорусском вокзале". Автор сценария Вадик Трунин написал это все кровью и сердцем и на одном дыхании. Плюс актеры. Дальше - Андрюшкино мастерство. Блес­тящая картина советского кинематографа, блистатель­ная, потрясшая меня, соученика Андрюши, до глубины.

Только для тебя

Лекции Ромма... Это была просто сказка. Рассказы­вал нам учитель обо всем. Студенты на его занятиях ни­когда не вели конспектов: все были настолько завороже­ны его голосом, его манерой говорить, что никто не мог писать, - просто надо было "челюсть держать".

И еще он удивительно смотрел: возникало ощуще­ние, что лекцию он читает только для тебя, что разгова­ривает только с тобой. Много позже, когда мы, бывшие ученики Ромма, однажды собрались вместе, выяснилось, что каждый из нас так думал.

Сплошные отличники

В письменных работах, которые мы сдавали Михал Ильичу, он ничего не исправлял, только ставил на полях птички - лишь ему понятные знаки. Между собой мы до­говорились не спрашивать у Ромма, что они означают и почему здесь появились, а стараться самим понять, ра­зобраться. Если ты сам не догадывался, то обращался за помощью к друзьям. Сообразив, подходил и спрашивал: "Михал Ильич, это вот поэтому вы птичку поставили?"

Ромм ко всем относился очень ровно - всем пятерки ставил. Все у него были отличниками.

Мой кровный брат Резо

С первого курса мы с Резо Эсадзе рьяно взялись за уче­бу, очень хотелось, чтобы Ромм нас похвалил. А он не хва­лил. И нам обоим приходили в голову мысли о том, что мы неспособны. "Достойны ли мы учиться у Ромма?" И как-то, будучи у Михал Ильича, мы своими сомнениями с ним по­делились.

- Братцы, - сказал Ромм, - не волнуйтесь. Если бу­дет что-то не так, я вас сам выгоню.

Прозвучавшее из уст Михал Ильича слово "братцы" натолкнуло нас с Резо вот на что: во время какого-то за­столья мы булавкой прокололи себе указательные паль­цы, и каждый капнул свою кровь другому в бокал. Соглас­но грузинскому обычаю (настоящий грузинский обряд, мы выполнили, конечно, весьма приблизительно), отны­не мы стали кровными братьями.