Орфей - [5]

А мать его, кротчайшая из жен,

Лишь тем славна меж нами,

Что матерью была его.

У матери младенец на руках,

И руки связаны священной клажей:

Она легка, как белый пух лебяжий,

Она томит, как беспричинный страх…

«Тебя три дня мы ищем. Мать всё плачет,

Вся истомилась, нет на ней лица!»

«Мне место в доме моего отца», –

Им отвечает терпеливо мальчик.

Мария – мать. Младенец на руках –

Блаженное, томительное бремя…

Остановись, остановись, о время!

Повремени, предчувствий горьких страх!

1969

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

КИЕВ

Зачем не твоя, о Киев,

Стремительная весна

Навеяла мне впервые

Влюбленные бредни сна?

Весна… Разве вёсны такие

Бывают на Западе, тут?

Спит зимнею спячкой Киев,

А к утру весна: бегут.

Летят, спотыкаясь, кубарем

К Крещатику вниз ручьи,

На улицах снег неубранный

В тенях голубых журчит.

Потоки, грязней, чем с фабрики,

С восторгом несут зараз

На бурых волнах кораблики

И с улиц весенних грязь.

Проспавшись, громкоголосые,

Под толщею снеговой,

Христосуются с колесами

Булыжники мостовой.

И весь этот шум, этот рокот,

Всё к небу, всё ввысь, как хвала,

Всё к тверди, где в синих потоках

Полощутся колокола…

1935

НА СМЕРТЬ Н.ГРОНСКОГО

Смерть по выбору, смерть не на плахе,

В взмахе юности светел и чист,

Как к причастию, в белой рубахе

Умирает в горах альпинист.

И пилот, с высоты самолета

Обрываясь… Там синяя твердь

И последнее счастье полета –

Может быть – побежденная смерть.

О, поэт, так ли мнил ты последнюю встречу?

Город, сутолочь, шум, поворот…

И внезапно, и навзничь – убит, изувечен

В подземелье, в парижском метро!

Или смерть, как любовь – тот же жребий?

Не дано – и не должно нам сметь –

Даже этой утехи последней –

Выбирать по плечу себе смерть?

1936

«Ты шел дерзновенной эмблемой отваги…»

Ты шел дерзновенной эмблемой отваги,

Корабль, сквозь дни и века,

И груды упругой и вспененной влаги

Твои разрезали бока.

Твои паруса напрягали муссоны,

Их рвал налегающий шквал…

А солнечным утром из Лиссабона,

Упрямый, ты вновь отплывал.

И снова дул ветер, шальной и раскосый,

Гнул мачты и гнал паруса,

Трепал увлажненные брызгами космы,

Репенилось море, и знали матросы,

Что им не вернуться назад.

1936

«Прекрасное слово – гордость!..»

Прекрасное слово – гордость!

Как горных раскатов звук,

Как стали каленой твердость,

Как смелых сплетенье рук.

Но гордость – только подножье

Иному слову, и несть

Надежней, светлей и тверже

Короткого слова – честь.

1937

ОЛЕРОН

Да, море сегодня спокойно,

Оно неподвижно лениво,

Как пляж, обнаженный отливом,

Где барки лежат на мели:

Чуть слышно дыханье прибоя,

Когда наступает отлив.

А завтра, быть может, оно потемнеет,

Грядами свинцовыми встанут валы,

И ветер погонит из вспененной мглы

Их дикие орды на вымерший берег.

Не там ли вчера мы стояли, и ели

Роняли янтарные капли на вереск?

1937

ПРАГА

Ветер рвет у ограды сиреневый куст,

Ветер треплет полотнища флагов;

Я сегодня, тоскуя, опять поднимусь

На один из холмов, что над Прагой:

Ширь какая, как воздух туманно лучист!

Оглянись: вот она на ладони,

В голубых испареньях весенних ночей,

Как купальщица, плещет и тонет,

Валом каменных глыб заливая простор,

По холмам из столетья в столетье…

Каждый свод в этом городе, каждый костел –

Дней твоих молчаливый свидетель.

И когда ты идешь по нему не спеша,

То ты видишь, что каждая встреча,

То ты видишь, что каждый твой день и твой шаг

На камнях этих улиц отмечен.

Жизнь моя, дней моих незатейливый свет,

Мир моей ученической кельи!

Разве может над вами склоненный поэт

Встрепенуться и петь, чтоб запели,

Чтобы, вторя ему, зашумели года,

Чтоб сомкнулись разбитые звенья,

Как сплетаются ветви на глади пруда

В новом, сказочном отображеньи?

Мой привет тебе, город, моя колыбель,

Ты, как юность моя, неотъемлем!

Я когда-нибудь горечь здесь прожитых дней

Подниму как сладчайшее бремя…

1937

«Люблю зиму…»

О, если ты, звезда – Петрополь, город твой,

Твой брат, Петрополь, умирает.

О. Мандельштам

Люблю зиму,

Люблю, когда морозные туманы

По вечерам окутывают град,

Когда белеют плечи у фонтанов

И фонарей во мгле тускнеет ряд;

Когда час от часу, как гнев, растет и крепнет стужа,

Когда шаги, как сталь, звенят в тиши,

Когда прохожий, запахнувшись туже,

К уюту ламп в свой светлый дом спешит…

Сегодня призрачней и легче очертанья,

Сегодня ночь прозрачней, чем вчера,

Петрополь, о тебе воспоминаньем

Душа полна в такие вечера.

1938

РОЖДЕСТВО

Елка зажжется двойными огнями в сочельник

И на мгновенье сквозь слезы к окну поплывет;

Звуки тускнеют, туманятся лица, и вот

Входит печаль: пусть приход ее будет священен.

Средь суеты, среди смеха, средь радости этой

Пусть лишь к тебе подойдет, не тревожа других:

Вот уже первый напет неразборчивый стих,

Вот уже первые робкие строфы напеты.

1940

ОДИНОЧЕСТВО

Одиночество, друг мой прекрасный.

Вот ты снова, ты снова со мной!

Разве я не склонилась безгласно

И смиренно пред этой землей?

Разве я, разве я не любила,

Разве сына не повила [2]?

Разве горний свой дом не забыла,

Где душа когда-то жила?

Но таких на земле не надо,

Как не надо грешных в раю;

И как те, но из дольнего сада.

Я изгнанье свое узнаю.

Предо мною крутые ступени,

Надо мною звездная высь.

Больно сердцу, слабеют колени,

Одиноки, кто поднялись…

И земля бесконечно далёка,

Разве можно ее променять?

Одиноко, так одиноко,

Как в горах на исходе дня.