Орфей - [2]

Шрифт
Интервал

Не может быть, чтоб жребий сей нас минул,
Но да минует Страшный Судия!
Мы говорим забытые слова,
Забыв о дне неизреченных бедствий,
И садим сад, где прорастет трава.
И строим дом – чужих детей наследство.
А жизнь могла бы быть прекрасна так,
Когда пчела жужжит над сонной мятой:
Но все идут, ступая мерно в такт,
Тяжелой поступью послушные солдаты.
И гибнет всё – посевы, города,
И души гибнут – люди, люди, люди!
Года текут, как мутная вода,
И трубный глас ночами сердце будит.
Но, как отцы, теряя всё опять,
Мы заключим таинственное братство,
Чтоб телу было легче умирать,
Чтоб сердцу было легче расставаться.
23.VI.1943

«Иногда, просыпаясь, забудешь совсем, что война…»

Иногда, просыпаясь, забудешь совсем, что война;
Удивленные очи слепят еще сонные грезы…
Иногда, просыпаясь, вдруг кажется: эта страна
На иные суровые страны ни в чем не похожа.
Может быть, на стекле ледяные застыли цветы,
А другие, живые, мешают с рождественской елью
Теплый запах и краски; ребенок смеется, и ты
Предаешься на миг беспричинно, как в детстве, веселью.
И поешь, и смеешься, грядущее снова встает,
Словно утром залитые розовым солнцем вершины.
Иногда, забывая, еще и теперь запоет
Уязвленное сердце и верит на миг, на единый.
.1944 г.

«Не знаю, от жизни ль угрюмой…»

Не знаю, от жизни ль угрюмой,
От грозного ль клика войны
Молчит моя Муза-подруга
И даже не видит весны.
А в белом цвету уж черешни,
И воздух опять голубой,
И свод первозданный и вешний,
Качаясь, плывет над тобой.
И травы душисто упруги,
И влажно дымятся сады…
Проснись же, о муза, подруга,
И в светлый ей лик погляди!
1944

НОВЫЙ ГОД

Старый год, последний год кровавый,
Небывалый, самой злой войны,
Мы сегодня с поминальной славой
Проводить и позабыть должны.
И взглянуть в лицо младому году…
Год прекрасный, что ты нам сулишь?
За труды, утраты и невзгоды
Чем усталых сердцем одаришь?
Но когда кругом кипит веселье,
Но когда кругом всё петь должно,
В наших душах – горькое похмелье,
В наших душах – терпкое вино!
Та страна, что всё же всех дороже
Сладостью родного языка,
Так же, как и прежде, далека:
Ни простить, ни позабыть не может.
1946

НОВАЯ ВЕСНА

Посвящается моему мужу

Михаилу Антоновичу Голику

«Был март. Ты, наверное, знаешь, читатель…»

Был март. Ты, наверное, знаешь, читатель,
Что в марте впервые смеется весна,
Впервые нам кажется зимнее платье
Тяжелым, и хочется волосы снять.
Так в марте, стуча каблуком о ступени,
Бежала красавица, девушка лет
Шестнадцати; дождик, впервые весенний,
Веселыми каплями брызгал ей вслед.
Она хоронилась от капель и крапин,
Она на бегу подставляла ладони,
А он то затихнет, то снова, внезапен,
Тяжелую светлую каплю уронит.
Так, глядя в лицо ей, в то утро я вдруг ощутила,
Что это весна, что она уже тут,
Что дождь – жизненосен.
Что неба высоки стропила,
Что месяц – и бурно сирени кусты зацветут.
1937

«Есть мгновенья тихие, как зори…»

Есть мгновенья тихие, как зори,
Как небес торжественная высь;
Мнится мне, что на суровом море
В это время бури улеглись,
Что никто не плачет и не ропщет,
Словно все исполнены мечты,
Что слетают звезды полунощи,
Словно пчелы в спящие цветы.

НОВАЯ ВЕСНА

Опять весна воздушными перстами
Туманит даль и золотит мосты;
Опять омыла золотом кусты.
А землю — неисполненными снами.
Но в этот год по-новому приемлю
Волшебницу-весну, иной ей шлю привет:
Я брела забытых детских лет
И легкий сон, ласковую землю.
Мой светел день, мне день иной не нужен:
Моя судьба, моя любовь со мной.
И солнце бескорыстнее, и глубже
Над нами небо с новою весной.
1941

СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Любовь моя, вся плоть моя – твоя,
Вся косная и скованная нежность…
(Тысячелетьем сомкнутые вежды
И пробужденья трепетная явь.)
Любовь моя, вся грусть моя – твоя,
Вся суть моя, движенье мысли каждой…
(Вот встрепенулись воины на страже,
И вновь журчит фонтанная струя.)

«Розовеет заря, зеленеет плетень…»

Розовеет заря, зеленеет плетень,
И весна распускает намокшие пряди.
Вот уже громыхало сквозь ливень весь день,
Вот уже повилика ползет по ограде.
Босоногое счастье мое у межи,
Босоногое счастье мое не согрето.
Босоножка-весна… Но она добежит
До горячего, горького, сонного лета.
И когда, в знойный полдень, кривая сосна
Благовонными каплями брызнет сквозь поры,
Ты внезапно поймешь: миновала весна,
И с горючею нежностью сердце повторит
Первых ливней разлив, зелень первой листвы,
Вдоль плетня повилики побеги крутые –
Беспричинные слезы, и радость, и ты,
Опаленное сердце любовью впервые.
1940

«Золотые кусты форзитий…»

Золотые кусты форзитий,
Как герольды пражской весны.
И снова в мою обитель
Залетают прежние сны.
И хоть годы бегут, как прежде,
Над землею нега и грусть,
Облака в пасхальной одежде,
И в сиянье фортизий куст.
И громада святого Витта
Так же чертит четкую тень
На оттаявших звонких плитах
И весенний торопит день.
И хоть годы бегут всё так же,
Лёд ломая, шумит река.
Тихо Брунсвик стоит на страже
Там, где воды и облака.
И хоть годы бегут, всё те же
На душе – томленье и грусть,
Так же сердце поет, как прежде…
Пусть иные умолкли… Пусть…
1947

ЗВЕЗДНЫЕ ВЕЧЕРА

АКВАРИУМ ЗВЕЗД

Уж которую ночь мне снится,
Только камнем я кану в сон,
Что большая серая птица
Бьется в стекла моих окон.
От ударов могучих крыльев
Содрогается дом до дна…
Не могу в колдовском бессилье

Рекомендуем почитать
Обрывистой тропой

Александр Александрович Туринцев (1896–1984), русский эмигрант первой волны, участник легендарного «Скита поэтов» в Праге, в 1927 г. оборвал все связи с литературным миром, посвятив оставшиеся годы служению Богу. Небольшое поэтическое наследие Туринцева впервые выходит отдельным изданием. Ряд стихотворений и поэма «Моя фильма» печатаются впервые.


Зарытый в глушь немых годин

Михаил Штих (1898-1980) – профессиональный журналист, младший брат Александра Штиха, близкого друга Бориса Пастернака. В юности готовился к карьере скрипача, однако жизнь и превратности Гражданской войны распорядились иначе. С детства страстно любил поэзию, чему в большой степени способствовало окружение и интересы старшего брата. Период собственного поэтического творчества М.Штиха краток: он начал сочинять в 18 лет и закончил в 24. Его стихи носят характер исповедальной лирики и никогда не предназначались для публикации.


Эрифилли

Елена Феррари (O. Ф. Голубовская, 1889-1938), выступившая в 1923 году с воспроизводимым здесь поэтическим сборником «Эрифилли», была заметной фигурой «русского Берлина» в период его бурного расцвета. Ее литературные дебюты вызвали горячий интерес М. Горького и В. Шкловского. Участие в собраниях Дома Искусств сделало Елену Феррари одной из самых активных фигур русской литературной и художественной жизни в Берлине накануне ее неожиданного возвращения в советскую Россию в 1923 г. Послесловие Л. С. Флейшмана «Поэтесса-террористка», раскрывая историко-литературное значение поэтической деятельности Елены Феррари, бросает свет также на «теневые», малоизвестные обстоятельства ее загадочной биографии.