Орфей - [3]

Шрифт
Интервал

Отвести глаза от окна.
Смотрят пристально, не мигая,
Окна прямо в звездную ночь,
А за стеклами – рыбья стая
Звезд и птица, чтоб им помочь.
Звон стекла… Как от черепицы
Разлетается верх окна;
В брешь, пробитую грудью птицы,
Смело хлещет ночная тьма.
Я гляжу: без конца и края,
Точно рухнул небесный свод,
Устремилась звездная стая
Из иссякших надгорных вод.
И в снопах голубого света,
Распуская пушистый хвост,
Заплывает ко мне комета
В этот новый аквариум звезд!
1935

АВГУСТ

Ведь в августе ночи прекрасны, как дождь
В безумном весеннем разливе;
Тебя обдает, пронимает до слез
И ранит под сердце навылет…
Как в ливень, по телу мурашки и дрожь,
Как в ливень, шумящий и краткий,
Что вымочит сразу, до нитки, насквозь,
Целует в виски и лопатки.
Укрыться? Но всюду раскинулся свод,
И капают звезды на плечи,
И кажется: звездами свод изойдет
И высохнет путь этот Млечный.
1935

ПОЛНОЛУНЬЕ

Летняя ночь… Дышит земля
Тяжким цветов ароматом.
Линия гор, луг и поля
Лунным туманом объяты.
Призрачный диск в небе плывет,
Словно ладья по лагуне;
Страшен и пуст кажется свод
В летнее полнолунье.
1935

АЛЬДЕБАРАН

Как я люблю среди ночи глубокой,
Крадя часы у сладостного сна,
Созвездья называть по именам
То Греции, то Дальнего Востока.
Вот за окном меняется погода:
Редеет лист и лужи в ряске льда.
Но знает кто, что в это время года
Восходит новая прекрасная звезда?
Когда к земле не стелется туман
И южный край прозрачен небосвода,
Восходишь первый ты, Альдебаран,
Ярчайшая звезда в созвездии Тельца,
И зимней ночи, ночи без конца,
Навстречу звезд выводишь хороводы.
1952

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

Ночь летняя спускается на землю,
Какой покой, какая тишина!
С ресницами, тяжелыми от сна,
Деревья околдованные дремлют.
Взгляни наверх: всё небо полно звезд!
Дух занимается и голова кружится…
Гляди глазами, мутными от слез,
Как Млечный путь, что риза, серебрится.
Колени сами клонятся в траву,
И плакать хочется и хочется молиться,
И сердце рвется из груди, как птица,
Как будто Бога видит наяву.

ВЫСОКОЕ МЫТО

Посвящается другу моей молодости

Андрею Ник. Лосскому

ВЫСОКОЕ МЫТО

Высокое Мыто – для всех небольшой городок,
Где площадь, костел, а другого приметного нету.
Высокое Мыто для сердца – такой уголок,
Где прожиты были три самые светлые лета.
Высокое Мыто по карте лежит в стороне
От Праги: вокруг заливные луга, огороды,
Для сердца – Высокое Мыто в волшебной стране,
Где всё воскрешает ушедшие юности годы.
1951

ЛЕТНИЕ СУМЕРКИ

Сумрак льется в окно, смолкли птицы,
Скоро первая брызнет звезда.
Тихо всё… Только ветер страницей
На столе шелохнет иногда.
И тогда у окна занавески
Надуваются, как паруса:
В этот час обескрылели вести
И смолкают людей голоса.
Мы с тобою огня не рассветим,
Чтоб огнем не вспугнуть полусвет:
Мы с тобою притихли, как дети
Перед елкою на Рождестве.
Мы с тобой не нарушим молчанье,
Совершенное в скудости слов…
И душа – потрясенное зданье
Тишиною до самых основ.
1935

УСТАЛОСТЬ

Ах, это тепло от земли
И это вечернее небо,
Усталые ноги в пыли,
Стол где-то в саду,
Стакан молока и ломоть душистого хлеба…
Ах, это тепло от земли и это вечернее небо!
И эта, как сладостный яд,
Усталость, сковавшая члены,
Внезапно умолкнувший сад.
Газон, где левкои цветут,
И сон, для которого каждый усталый – заранее пленный.
Ах, эта, как сладостный яд, усталость, сковавшая члены!
1937

«Я не могу писать стихов…»

Я не могу писать стихов:
Душа угрюма…
Ни верить снам, ни слушать снов,
Ни верить думам.
И только луч, какой-то луч,
Светло певучий,
Пронзает груды черных туч
И ранит тучи.
И только волн глухой прибой,
Как в дней начало,
Идет одной сплошной волной
И бьет о скалы.
Я вижу сад, огромный сад,
Как песнь разлуки,
Из окон льются и летят
И плачут звуки.
Сад притаился и молчит,
Молчит и дышит:
Рояля яростный прибой
Далеко слышен.
Я вижу девочку на вид
(Ведь слез так мало).
Что под Бетховена навзрыд
Всю ночь рыдала.
Аппассионата! Вопль души,
Стон безудержный…
Я вся в слезах, в ночной тиши
Стою, как прежде.
И юность бедную мою
По ризы краю
В последний раз я узнаю
И забываю.
1943

МОЛОДОСТЬ

Ты, может, позабыл? Но молодость свою
Никто и никогда не забывает!
Вот оттого-то я ее пою
И с радостным волненьем вспоминаю,
Как сад шумел, как искрилась вода,
Как под ногами пели травы,
Как проплывало облако курчаво
И первая вечерняя звезда
В потухшем небе трепетно мерцала.
Но бури собирались иногда,
Сад вдруг темнел и хмурилась вода,
Деревья гнулись, листья трепетали,
И небо становилось цвета стали…
Всё это есть и ныне. Но тогда
Свежее были радость и печали.
1952

РАССТАВАНЬЯ

Мне снились сначала одни расставанья:
Болотистый край, камыши и песок.
И ты, уходя, очарованный странник,
Как в тягостном сне, оглянуться не мог.
Когда на гремящей платформе вокзала
С тобой мы прощались, друзья наяву,
То сердце не ведало, сердце не знало,
Как трудно найти разрывную траву.
И вот, год за годом, мне снились прощанья:
С бурлящей волной уходил пароход,
И ты исчезал, очарованный странник,
В туманную даль голубеющих вод.
И только однажды мне снилось свиданье
(Мне сон этот помнился долго потом),
Мы, за руки взявшись, бежали садами
Средь яблонь цветущих, омытых дождем.
Ужели умру и тебя не увижу?
Ужели, как милость, не будет дано
Хотя бы единое, к смерти пусть ближе,
Но всё же свиданье, хотя бы одно?
Чтоб здесь, на земле еще, повесть разлуки

Рекомендуем почитать
Обрывистой тропой

Александр Александрович Туринцев (1896–1984), русский эмигрант первой волны, участник легендарного «Скита поэтов» в Праге, в 1927 г. оборвал все связи с литературным миром, посвятив оставшиеся годы служению Богу. Небольшое поэтическое наследие Туринцева впервые выходит отдельным изданием. Ряд стихотворений и поэма «Моя фильма» печатаются впервые.


Зарытый в глушь немых годин

Михаил Штих (1898-1980) – профессиональный журналист, младший брат Александра Штиха, близкого друга Бориса Пастернака. В юности готовился к карьере скрипача, однако жизнь и превратности Гражданской войны распорядились иначе. С детства страстно любил поэзию, чему в большой степени способствовало окружение и интересы старшего брата. Период собственного поэтического творчества М.Штиха краток: он начал сочинять в 18 лет и закончил в 24. Его стихи носят характер исповедальной лирики и никогда не предназначались для публикации.


Эрифилли

Елена Феррари (O. Ф. Голубовская, 1889-1938), выступившая в 1923 году с воспроизводимым здесь поэтическим сборником «Эрифилли», была заметной фигурой «русского Берлина» в период его бурного расцвета. Ее литературные дебюты вызвали горячий интерес М. Горького и В. Шкловского. Участие в собраниях Дома Искусств сделало Елену Феррари одной из самых активных фигур русской литературной и художественной жизни в Берлине накануне ее неожиданного возвращения в советскую Россию в 1923 г. Послесловие Л. С. Флейшмана «Поэтесса-террористка», раскрывая историко-литературное значение поэтической деятельности Елены Феррари, бросает свет также на «теневые», малоизвестные обстоятельства ее загадочной биографии.