Opus Dei. Археология службы - [35]
Как бы мы ни прочитывали очевидный параллелизм с ситуацией в Германии того времени, важнее то, что Поленц помещает officium в сферу теории политического управления. Officium есть Führertum, понятое как leitourgia, как служение народу.
6. В этой точке стратегия Цицерона становится более ясной: речь идет о том, чтобы между моралью и правом определить сферу officium как такого места, где вопрос стоит о подлинно человеческой способности управлять собственной жизнью и жизнью других. Но двусмысленность этой стратегии, которая, по крайней мере отчасти, объясняет ее влияние на средневековую и современную этику, заключается в том, что параллельно с определением этой сферы происходит переосмысление в свете officium той сущностно важной части античной этики, какую представляла собой теория добродетелей/доблестей. И действительно, с самого начала фиксируя четыре локуса honestum, Цицерон утверждает, что из каждого из них возникает определенный род officia (certa officiorum genera nascuntur: Об обязанностях, 1, 15–18); но эти officia по ходу трактата оказываются настолько тесно переплетенными с соответствующими добродетелями, что их невозможно отличить от последних. В этом смысле De officiis действительно является трактатом о добродетелях: помимо того, что первая книга по сути представляет собой анализ справедливости, благодеяния, великодушия и умеренности, в двух последующих книгах большое место отдано анализу щедрости и верности данному слову, а также определению добродетели в целом (ibid., 2, 18[152]). Если officium – это то, что делает жизнь людей управляемой, то добродетели суть диспозитив, позволяющий осуществлять это управление. И эта трактовка обязанностей как добродетелей и добродетелей как обязанностей представляет собой наиболее двусмысленное наследство, которое Цицерон в своем сочинении завещал христианскому Западу.
7. То, что три века спустя Амвросий, приступая к написанию текста, который представляет себя как трактат об этике священников, решил повторить не только заглавие, но также структуру и темы цицероновского сочинения, несомненно, может удивить. Текст и в самом деле от начала и до конца построен на постоянном параллелизме – и в то же время на столь же демонстративном, но едва ли по-настоящему осуществленном дистанцировании – со своей языческой моделью.
Длинная преамбула, посвященная молчанию и артикулированная в виде скрупулезного мидраша к 38 Псалму (dixi: custodiam vias meas, ut non delinquam in lingua mea[153]), вне всяких сомнений служит тому, чтобы читатель мог подумать, что идея сочинения трактата родилась почти что случайно при размышлении о silendi patientia[154] и об opportunitas loquendi[155], о которых идет речь в стихе из Священного Писания («И вот, когда я размышлял над этим псалмом, мне пришло в голову написать об officia» – successit animo de officiis scribere, 1, 7, 23; Амвросий 4, с. 53), а не во время чтения цицероновского текста, прекрасно известного тем, кто, подобно Амвросию, пришел в священники из залов суда и публичной администрации (raptus de tribunalibus atque administrationis infulis ad sacerdotium: Об обязанностях, 1, 4; Амвросий 4, с. 37–39). Но на самом деле, следующее сразу за этим упоминание Панетия и Цицерона и намерение обратиться ко своим «сыновьям в Евангелии» такое же, с каким Цицерон обращался к своему сыну (sicut Tullius ad erudiendum filium, ita ego quoque ad vos informandos filios meos… quos in evangelio genui: Об обязанностях, 1, 7, 24[156]), ясно показывают, какова стратегия автора: речь идет о том, чтобы перенести понятие officium из мирской сферы философии в сферу христианской Церкви. Для этой цели он вставляет небольшой этиологический[157] рассказ, согласно которому сочинение было написано по внушению Святого Духа. «Когда мы сегодня читали Евангелие, Святой Дух, словно побуждая нас к написанию [quasi adhortaretur ad scribendum], указал такое прочтение, благодаря которому мы убедились, что и мы можем говорить об «обязанности» [qua confirmaremur etiam in nobis officium dici posse]» (там же, 1, 8, 25; Амвросий 4, с. 53, перевод изменен). Не случайно, что отрывок, о котором идет речь, это латинская версия Лк. 1:23, одно из двух мест в Евангелии, где, как мы видели, употребляется слово leitourgia: ut impleti sunt dies officii eius[158] (по поводу священнических функций Захарии). «Итак, – заключает Амвросий, – согласно прочитанному [в Писании], мы можем говорить об officium» (это «мы можем» после призыва Святого Духа звучит, скорее, как «мы должны»).
И он тут же добавляет, что не только Священное Писание, но и разум свидетельствует о том, что христиане могут использовать этот термин, – если верно, в соответствии с этимологией, которую Амвросий заимствует у Элия Доната, что officium происходит от efficere (quandoquidem officium ab efficiendo dictum: там же, 1, 8, 26). Эта этимология будет пользоваться популярностью у христианских авторов от Исидора до Сикарда и Дюрана, которые будут повторять ее, добавляя тавтологическую (паронимическую) формулировку
