Opus Dei. Археология службы - [36]
Таким образом, с самого начала обозначаются как нечто само собой разумеющееся три принципиальных пункта стратегии Амвросия: 1) понятие officium переносится в Церковь и христианизируется; 2) officium служит переводом для leitourgia, а не только для kathēkon; 3) оно указывает на сферу дельности, которую Амвросий, как мы видели (см. выше, с. 85–87), считает присущей именно христианскому таинству.
8. Точно так же, как и ее цицероновский образец, неорганичный и «импровизированный» характер которого подчеркивали ученые (Testard, p. 14), книга Амвросия казалась читателям Нового времени несвязной, повторяющейся и, прежде всего, лишенной оригинальности. Но на самом деле, калькирование, часто рабски следующее за цицероновским текстом, и недостаток оригинальности перестанут удивлять, если мы поймем, что они совершенно функциональны для цели, которую ставит перед собой Амвросий, как раз и заключающейся во введении понятия officium в Церковь. Именно поэтому он может пунктуально следовать цицероновской аргументации, тем не менее всякий раз заменяя языческие exempla примерами из Священного Писания. Эпизодам римской и греческой истории здесь соответствуют перипетии иудейской истории; Авраам, Моисей, Соломон и Иаков занимают в аргументации место Аттилия Регула, Катона, Помпея, Сципиона, Филиппа Македонского и Тиберия Гракха.
Таким же тесным оказывается переплетение officia и добродетелей, которое библейские примеры должны подтвердить документально. Подобно Цицерону, выводившему из четырех составляющих honestum такое же количество обязанностей и добродетелей, Амвросий, точно повторяя цицероновский список (prudentia, iustitia, fortitudo, temperantia[159]), утверждает, что «из этих четырех добродетелей возникают разные роды обязанностей[160] [ab his quattuor virtutibus nascuntur officiorum genera: 1, 25, 116]». Таким образом, благодаря простой замене exempla языческие officia становятся христианскими officia, стоические добродетели – христианскими добродетелями, а декорум римских сенаторов и магистратов – достоинством и verecundia[161] христианских служителей.
Поэтому понятно, почему такой мастер прозы, как Цицерон, и такой искушенный оратор, как Амвросий, могли опуститься до на первый взгляд «не связанных между собой фраз» (таково мнение редактора недавнего итальянского издания) и «отсутствия внутренней последовательности» (Steidle, S. 19). Назначение обеих книг не заключается ни в inventio, ни в dispositio – этих двух столпах латинской риторики. Ставка в обоих случаях является, скорее, принципиально терминологической и политической: в одном случае речь идет о том, чтобы – под предлогом перевода с греческого – ввести в политику и мораль чуждое им понятие и сделать его техническим; в другом – о том, как пунктуально перенести цицероновское officium в Церковь, чтобы положить его в основу практики священников. Но, как это обычно бывает, если в трансформации терминологии выражается определенное изменение в онтологии, она может оказаться столь же действенной и революционной, что и материальная трансформация. Надев на себя облачение и маску officium, не только добродетели, но вместе с ними и все здание этики и политики подвергается сдвигу, последствия которого мы, возможно, еще только должны будем оценить.
9. Ни Цицерон, ни Амвросий не дают определение обязанности. Первый во вступлении к тексту заявляет, что любое обсуждение проблемы должно начинаться с определения quid sit officium[162], но затем забывает об этом и ограничивается тем, что в своем толковании подразделяет ее на два типа; второй открыто объявляет, что отказывается от определения и вместо этого только приводит примеры. Согласно Амвросию, за отсутствием определения следует осмыслить этимологию, им же самим и предложенную, которая, возможно, содержит некое полезное указание. Как мы видели, повторяя этимологию Доната (ab efficiendo) он тем не менее делает специальное уточнение: officium ab efficiendo dictum putamus, quasi efficium: sed propter decorum sermonis una immutata littera [163](1, 8, 26). Таким образом, благодаря выдумыванию несуществующего слова (efficium) термин уверенным жестом переносится в сферу действительности и effectus (efficere означает aliquid ad effectum adducere[164]): officium определяется не из opus некоего operari, но из efficium некоего efficere, таким образом, оно оказывается чистой действительностью.
Дицингер продемонстрировал строгую корреляцию, которую литургические тексты устанавливают между officium и effectus. Литургическое действие (officium в широком смысле) происходит при соучастии двух различных, и в то же время неразделимых, элементов: это ministerium священника – officium в узком смысле, действующее исключительно как инструментальная причина – и божественное вмешательство – effectus – которое его завершает и делает действительным. Целый ряд текстов, извлеченных из древних сакраментариев и из Missale romanum, как будто навязчиво твердят об этой корреляции:
