Опровержение - [22]

Шрифт
Интервал

И ни души в этих комнатах и коридоре.

Целый километр протопала, пока нашла табличку «Советская молодежь». Вхожу, а в кабинете одна только старушка уборщица в халате синем выметает из него гору бумаги щеткой на длинной палке.

— Все ушли, — говорит, не оборачиваясь ко мне. — Все отработали.

А я гляжу на бумаги, которые она выметает, на обрывки: там не меньше десятка, как минимум, моих фото газетных на меня глядят без удивления, но с любопытством.

— Ушли, ушли все, — машет щеткой старушка. — Пропечатали что надо и разбежались.

— А это… — неуверенно спрашиваю я о макулатуре, которую она выметает вон, — это вы куда?..

— Как куда?! — удивилась она, но мести не перестала. — Это ж, поди, вчерашняя уже газета, устарелая. А нынче новые новости, свежие, завтрашние… их уже в типографию свезли, печатают, народ с утра пораньше кинется читать. А это, — ткнула она щеткой в ворох обрывков на полу, — вчерашний день уже. Вчерашний день, — повторила она, но тут ветер с улицы ударился в окно, распахнул его, сквозняк закрутил, закружил бумажный ворох, поднял в воздух, в том числе и мои фото.

Так и летаю я, кружась в воздухе, медленно плыву вниз.

— Вчерашний день, — опять повторила уборщица. — А жизнь-то на месте не стоит, ей свежих новостей подавай… Она одно знает: вперед бежать, сама себя обгонять… — и вскарабкалась на стул окошко захлопнуть.

Я ничего ей не сказала, повернула обратно. Лифт был занят, и я пошла пешком с пятого этажа на первый.

Иду, шагаю со ступеньки на ступеньку, а сама думаю или даже, строго говоря, размышляю обо всем сразу, никак мысли в кулак не соберу — и про газету, про весь день этот суматошный, и про всех, кто мне в этот день на пути попался, и про себя, про жизнь, которая не стоит на месте, а бежит, бежит, сама себя обгоняя… и про то, что день этот сегодняшний уже прошел, кончился, концы в воду, и начался новый, завтрашний, а в нем — полная неизвестность и покрытая мраком загадка.

Выхожу из подъезда, а сама уже знаю, кто там меня ждет и что со мною будет.

И все сбывается точно: на той стороне улицы на скамеечке у автобусной остановки сидит Гошка, подогнув под себя худущие свои ходули сорок шестого размера.

И вдруг лучик этот самый наш с ним тонюсенький — я уже упоминала о нем, — этот наш лучик опять зажегся и засветился и побежал от меня к Гошке, и я по нему пошла через улицу, как через речку по лунной дорожке.

Ничего не сказала, села рядом, молчу.

А мимо народ спешит, машины бегают, троллейбусы освещенные изнутри проплывают, первые осенние листья с деревьев медленно падают в свете фонаря.

А мы молчим.

И тут я прижалась лицом к нему, и не стыдно мне от этого, не совестно, а абсолютно даже, строго говоря, наоборот.

А он меня рукой своей обнял за плечо.

И я первая пошла по нашему лучику к нему и сказала очень просто:

— Я тебя люблю, Гошка…

Он не ответил, только рука его на моем плече заерзала и сильнее меня обхватила.

Я спросила его тихо и без сомнения:

— Гошка… а если б ты узнал, строго говоря, что у меня ребеночек в деревне существует… для примера — Робик какой-нибудь малолетний?..

Он ничего не сказал, только пальцы его еще сильнее сдавили мое плечо.

— Или что жизнь кончала от любви несчастной… а, Гошка?..

Он опять ничего не ответил.

— …или что мне разные сны наяву снятся и я, как маленькая, всему верю… ты бы не полюбил меня, Гошка?..

Он хотел было что-то сказать, но я не дала ему, сама себе на все вопросы ответила:

— Я тебя люблю, Гошка… и все будет хорошо… все будет, строго говоря, замечательно, потому что я тебя люблю… и завтра опять будет день длинный-предлинный…

Но он не дал мне договорить и сам первый полез целоваться.

А перед тем как закрыть глаза и поцеловаться с ним, я успела увидеть, как от ветки над нашими головами оторвался листок и тихо и медленно поплыл вниз, будто соскользнул легонько по такому же лучику, как и тот, по которому пришли мы с Гошкой друг к дружке. Листок плывет себе в полной невесомости, а я опять, в который уже раз, очередной свой сон наяву вижу — будто это я сама плыву высоко в воздухе, раскинув руки и безо всякого усилия, бесшумно и плавно, а навстречу мне речки, поля, дороги, лес, и улица с фонарями, и город вечерний, и ночь, и день, и вот опять утро занимается, рассвет, и вся земля плывет мне навстречу, весь, строго говоря, шар земной.

Такой вариант.



Еще от автора Юлиу Филиппович Эдлис
Графиня Чижик

Рассказы из журнала «Новый Мир» №11, 1996.


Прощальные гастроли

Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.


Антракт ; Поминки ; Жизнеописание ; Шатало

При всем различии сюжетов, персонажей, среды, стилистики романы «Антракт», «Поминки» и повести «Жизнеописание» и «Шаталó» в известном смысле представляют собою повествование, объединенное неким «единством места, времени и действия»: их общая задача — исследование судеб поколения, чья молодость пришлась на шестидесятые годы, оставившие глубокий след в недавней истории нашей страны.


Танья

Рассказ из журнала «Дружба Народов №1, 1998».


Игра теней

«Любовь и власть — несовместимы». Трагедия Клеопатры — трагедия женщины и царицы. Женщина может беззаветно любить, а царица должна делать выбор. Никто кроме нее не знает, каково это любить Цезаря. Его давно нет в живых, но каждую ночь он мучает Клеопатру, являясь из Того мира. А может, она сама зовет его призрак? Марк Антоний далеко не Цезарь, совсем не стратег. Царица пытается возвысить Антония до Гая Юлия… Но что она получит? Какая роль отведена Антонию — жалкого подобия Цезаря? Освободителя женской души? Или единственного победителя Цезаря в Вечности?


Абсурдист

Рассказы из журнала «Новый Мир» № 11, 1996.


Рекомендуем почитать
Открытая дверь

Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.


Где ночует зимний ветер

Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.


Во всей своей полынной горечи

В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.


Наденька из Апалёва

Рассказ о нелегкой судьбе деревенской девушки.


Пока ты молод

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шутиха-Машутиха

Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.