Опровержение - [19]
Только это у нее на чисто нервной почве, она же добрая, как недавно выяснилось.
А я смотрю на Варьку остекленелыми глазами и вдруг думаю: «Крови-то нет! Ни капельки…»
Только додумать до конца я не успела, потому что сквозь пробку в дверях вдруг выскакивает Вадька Максимов, чей пистолет я, на несчастье, домой принесла, а Варька им покончила свою молодую жизнь, вламывается в комнату Вадька Максимов.
— Кто стрелял? — спрашивает деловито и уже рукава засучивает, чтоб убийцу хватать и обезвреживать. — Кто?!
И тут видит он на полу перед Варькиной койкой свой пистолет, поднимает его, обводит всех растерянным взглядом и спрашивает:
— Этим, что ли, стрелялась? Моим пистолетом, что ли?
И вдруг как расхохочется бессовестно, как заржет бессердечно и нахально в такой, строго говоря, неподходящей ситуации перед мертвым трупом своего товарища по производству.
— Так это же стартовый пистолет! Пугач! Из него не то что застрелить — пугнуть невозможно! Ну, кино!.. Она же просто со страху в обморок грохнулась, выстрел услыхала — и готова! Ну, кино!..
И наклоняется над Варькой да как шлепнет ее рукой по щеке, да по другой, да опять, да еще…
И тут Варька застонала, как бы просыпаясь от тяжелого сна кошмарного, заворочала головой на подушке.
В дверях все ахнули от удивления.
— И все дела! — весело доложил Вадька. — Жива старушка! Еще живее прежнего! Ну, кино устроили!.. — И пошел себе бодренько по своим делишкам, пистолет небрежненько так на руке подкидывая.
Тут Таисия приняла бесповоротное решение:
— Все! Сеанс окончен! Без вас обойдемся! Марш!..
И всех вытолкала мигом вон. А сама обернулась и говорит мне — чуткая она, строго говоря, Таисия, несмотря на свою внешность казенную, — и говорит мне, будто я здесь за старшую остаюсь:
— Я пойду… сама небось очухается. Если что — я внизу, в воспитательской. — И ушла.
Один Гошка в дверях застрял, смотрит в мою сторону ожидающим взглядом.
И тут я нашла, наконец, на ком, строго говоря, отыграться за все мое волнение непередаваемое и всю эту несусветную глупость.
— А ну!.. — как гаркну на него, даже голос в горле надломился. — Тебя тут не хватало, метр складной!..
А он только посмотрел на меня бессловесно и покорно, повернулся и пошел, чуть головой за косяк не зацепился до чего длиннющий вымахал, и мне в который раз за этот день его опять жалко стало, и опять вроде бы лучик этот самый — я уже упоминала, помните? — опять этот лучик тоненький меж ним и мною тихонько сверкнул. Но он уже был за дверью.
Варвара опять застонала и тихо позвала:
— Семен… что это было? Я живая или… — и даже приподнялась на локте от испуга. — Я живая, Семен?
— Живая, живая… — говорю и присела к ней на койку. — Вполне живая.
Тут Людка и Зинка кинулись к ней опять с сочувствием своим неуместным:
— Варька! Варенька!
— Хорошая ты моя!
Варька поморщилась от громкости голосов, а я им говорю, будто и на самом деле за старшую здесь:
— Девочки, идите… не надо. Ей тишина теперь — первое дело. Идите.
И Варя подтвердила:
— Да, идите… пусть все идут. — Но тут же прибавила: — Ты останься, Тоня… они пусть идут, а ты останься, ладно?
И остались мы вдвоем с Варькой.
Тишина, никого, солнце вечернее за речку, за лес на том берегу садится, на куполах бывшего монастыря задержалось, и они стали сразу розовые и легкие, как облачка, и клены августовские красным огнем зажглись — с нашего этажа все это очень хорошо видно, — и на целом белом свете мы с Варварой одни.
И молчим. Я гляжу в окошко, Варька — на меня.
И сколько мы так молчали, никому не известно.
А потом она вдруг спрашивает тихо и виновато:
— Очень стыдно, Семен, да?..
Я ее за руку взяла и опять молчу. Разве ж в этом дело — стыдно, не стыдно?..
А она меня опять спрашивает:
— Семен… что же это такое на меня нашло, как ты думаешь?..
А я руку ей только пожала и говорю:
— Ты живая, Варька. Ничего не было, забудь. Забудь и все. Не было ничего.
— Живая… — повторила она негромко и задумчиво. — Живая-то живая… а ведь я, Семен, успела там побывать…
— Где там? — не сразу поняла я, что она, строго говоря, имеет в виду.
А она вдруг — надо же, представляете? — ни с того ни с сего, в этой вполне неподходящей ситуации, она вдруг делает капризное, как у больного ребеночка, балованного, лицо и просит меня:
— Семен… я видела, ты сосиски свежие молочные принесла утром… так сосисочек захотелось!
Такой вот вариант.
И что характерно, я и сама вдруг такой голод почувствовала, что прямо-таки сорвалась с места и кинулась к холодильнику за сосисками.
И вот стою я на кухне — сосиски, все кило, с голодных-то глаз, в кастрюлю бросила, залила водой, жду, чтоб вскипели.
Пока хлеб нарезала, лук, горошек зеленый консервированный на другой конфорке подогрела, они и поспели.
Несу всю эту невообразимую вкуснотищу в комнату и только вхожу — слышу, кто-то снизу, с улицы, в окошко кричит:
— Варя!.. Варька!..
А голос признать не трудно: Жорка из красильного, Вениаминов.
Варвара сидит на постели со смущенным и виноватым лицом.
— Тебя, — говорю и ставлю еду на стол. — Не слышишь?
— Кто бы это?.. — А сама не смотрит мне в глаза. — Погляди, а?..
— Жорка, — говорю, — кому же еще?
Пьеса Ю. Эдлиса «Прощальные гастроли» о судьбе актрис, в чем-то схожая с их собственной, оказалась близка во многих ипостасях. Они совпадают с героинями, достойно проживающими несправедливость творческой жизни. Персонажи Ю. Эдлиса наивны, трогательны, порой смешны, их погруженность в мир театра — закулисье, быт, творчество, их разговоры о том, что состоялось и чего уже никогда не будет, вызывают улыбку с привкусом сострадания.
При всем различии сюжетов, персонажей, среды, стилистики романы «Антракт», «Поминки» и повести «Жизнеописание» и «Шаталó» в известном смысле представляют собою повествование, объединенное неким «единством места, времени и действия»: их общая задача — исследование судеб поколения, чья молодость пришлась на шестидесятые годы, оставившие глубокий след в недавней истории нашей страны.
«Любовь и власть — несовместимы». Трагедия Клеопатры — трагедия женщины и царицы. Женщина может беззаветно любить, а царица должна делать выбор. Никто кроме нее не знает, каково это любить Цезаря. Его давно нет в живых, но каждую ночь он мучает Клеопатру, являясь из Того мира. А может, она сама зовет его призрак? Марк Антоний далеко не Цезарь, совсем не стратег. Царица пытается возвысить Антония до Гая Юлия… Но что она получит? Какая роль отведена Антонию — жалкого подобия Цезаря? Освободителя женской души? Или единственного победителя Цезаря в Вечности?
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.