Операция «Остров» - [18]
Зеленый свет горел на этом светофоре, и Песоцкий легко искривил маршрут:
— Хороший день!
— Отличный, — сказала она.
И легко села на пляжной циновке, подобрав тонкие щиколотки. Он присел в теньке, в двух шагах.
— Леонард.
— Хельга.
Ладонь была маленькой и чуть влажной, а пальцы длинные. У Марины тоже были длинные пальцы. Длинные и ласковые. Песоцкий стиснул зубы и медленно перевел дыхание — почти как тогда... Почти.
За вычетом жизни, которая тогда была впереди.
Тот главный перехват дыхания он хранил в себе уже тридцать лет: как скупой рыцарь, вынимал по ночам из сундука эту золотую секунду и протирал ее, освежая чудесный блеск…
На «Бауманской», что ли, случился тот сейшен — «сейшен» это называлось в те годы… — и повода уже не вспомнить, и у кого дома это было… Просто гуляли, потому что молодые! Первый курс, Оленька Жукова, Женька Собкин, погибший потом так глупо в Питере под колесами пьяного финского трейлера…
Или это был чей-то день рождения? А вот вымыло из памяти, только и запомнилось что: кухня, наливка, салат оливье — колбаса крупными кубиками, — и какой-то зануда все пытался петь, пока у него не отобрали гитару, а потом кто-то заблудился и долго не мог найти дом, и все ржали как подорванные и кричали в трубку дурацкие ориентиры, а потом Филиппов сказал: стой у аптеки, я сейчас — и через пять минут вернулся с Мариной.
Она была совсем закаменелая от холода и смущения, села с краешку. Родинка на нежной шее, губы… Лёник, жарко споривший с Собкиным о происхождении Вселенной, потерял мысль и засбоил на полуслове.
Приехала в Москву на каникулы, будет поступать в иняз — все это, выцепленное из застольной болтовни, сразу укрупнилось в голове у Лёника. Он уже понимал, что каждое слово имеет отношение к его жизни.
Потом она сбежала на кухню помогать с чаем. Он через головы выбрался из своего диванного угла, и прокрался следом, и примостился на подоконнике, готовя остроумный текст. Но ничего не придумал и сказал:
— Здравствуйте. Я Леонард…
Он протянул ей руку, и она так смешно — по-комсомольски — протянула свою, и, прежде чем успела сказать «Марина», он уже знал, что она будет его женой — навсегда, насовсем! Первое же прикосновение взорвало мозг. Вот, казалось бы — замерзшая маленькая ладошка, а Лёника пробило электричеством, аж вынуло позвоночник!
Он не успел спросить ее телефон, когда рядом возник бдительный долговязый Филиппов — Марина была как бы его девушкой, по крайней мере сам он считал именно так.
— Песоцкий, девушка занята! — полушутя громко предупредил этот кретин, и Лёник с радостью увидел гримасу, пробежавшую по ее лицу. И спокойно ответил:
— Занята — скажет.
— Чего-о?
Филиппов надвинулся, и Песоцкий с наслаждением толкнул его в грудь со всей молодецкой силы, и кретин улетел в коридор, сгребая конечностями табуреты и пальто с вешалки, и Песоцкий пожалел, что Филиппов не успел его ударить: тогда бы он просто убил его с полным правом. Любовное электричество напоило Лёника дивной силой — на глазах у этой девушки он мог бы сейчас разметать китайскую народную армию.
На грохот выбежали из комнаты, началась миротворческая суета, но Лёник уже успел поймать тепло в серых, с ободком, глазах.
Наутро он позвонил прямо из-под ее дома. Счастливый день сиял ослепительным светом и скрипел снежком. Лёник не мог ничего делать — не мог заниматься, есть, дышать... Он наменял полкило двушек и ровно в одиннадцать крутил телефонное колесико у метро «Спортивная».
Она выскочила из подъезда в пальто нараспашку. Не в силах ничего говорить, он всучил ей три махровые азербайджанские гвоздики. Через пять секунд они целовались у телефонной будки.
Песоцкий доживал день в ожидании вечерней встречи.
В сущности, все было решено между ним и этой Хельгой в ту секунду, когда он чуть придержал ее ладошку, и длинные пальцы ответили едва заметным дополнительным прикосновением.
Он давно знал этот язык наизусть и волновался привычным волнением.
В должном месте опустилось в залив солнце, зажглись огни, дотлел день. Ресторан на песке, изученное меню, привычный планетарий над головой… Песоцкий ждал женщину, и когда она появилась из темноты, сердце снова оборвалось, и голову затуманило утренним мороком. Это была Марина тех солнечных лет. Это она, улыбаясь, шла из прошлого босиком по песку, с туфлями в руке, в платье, обтекавшем грудь и бедра… Бороться с мороком не было сил — плыть вслепую сквозь эту ночь, пить дурацкое счастье…
Он встал и сделал шаг навстречу.
— Привет, — сказала она.
Сказала по-английски, и Песоцкого как по горлу полоснуло.
— Привет.
Женщина села напротив, и он незаметно сбросил выдохом назойливый шлейф ее духов.
— Он только уснул, — сказала женщина. — Не хотел меня отпускать. Ревнует!
И рассмеялась резковатым смехом.
Это была Марина много лет назад — Марина без колокольчика в голосе, без родинки на шее, уложившая спать маленького сына, говорящая на плохом английском, крутящая курортный роман, пахнущая чужими духами и не знающая, что она Марина.
Шестерни реальности рвали в клочья флер галлюцинации.
— Почитайте эту книгу, — сказал Песоцкий. — Это интересная книга.
Новая повесть Виктора Шендеровича "Савельев» читается на одном дыхании, хотя тема ее вполне традиционна для русской, да и не только русской литературы: выгорание, нравственное самоуничтожение человека. Его попытка найти оправдание своему конформизму и своей трусости в грязные и жестокие времена — провалившаяся попытка, разумеется… Кроме новой повести, в книгу вошли и старые рассказы Виктора Шендеровича — написанные в ту пору, когда еще никто не знал его имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Считается элегантным называть журналистику второй древнейшей профессией. Делают это обычно сами журналисты, с эдакой усмешечкой: дескать, чего там, все свои… Не будем обобщать, господа, – дело-то личное. У кого-то, может, она и вторая древнейшая, а у меня и тех, кого я считаю своими коллегами, профессия другая. Рискну даже сказать – первая древнейшая.Потому что попытка изменить мир словом зафиксирована в первой строке Библии – гораздо раньше проституции.
СОДЕРЖАНИЕРудольф Итс — Амазонка из ДагомеиВиктор Шендерович — Страдания мэнээса ПотаповаДжеймс Хедли Чейз - Капкан для Джонни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга воспоминаний Виктора Шендеровича «Изюм из булки» уже успела полюбиться читателям. Советская Армия и студия Олега Табакова, программа «Куклы» и ее герои, байки позднего «совка» и новых времен, портреты гениев и негодяев, — сотни сюжетов, объединенных обаятельной интонацией автора, образуют неповторимую картину нескольких эпох… Новое, третье издание книги — это еще и четыреста новых историй, которые вы, несомненно, будете перечитывать и пересказывать сами…
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.