— К сожалению, нет.
— Почему? Не любишь путешествовать?
— Люблю, но это не всегда возможно. Мой отец всего лишь врач. Он не гребет деньги лопатой. А я продавщица, вы же знаете.
— В моей стране врачи — очень уважаемые люди. Что мало для вас, для моего народа очень много.
— Ваша семья… — Джулия запнулась. — Она… она живет в Мексике?
— Естественно. У меня семь братьев и четыре сестры. — Желтые кошачьи глаза буквально впивались ей в лицо, и девушка покраснела. — Ты удивлена? Легко же тебя удивить, Джулия Кеннеди, — протяжно закончил он, словно смакуя ее имя.
— Нет, не удивлена. В нищете нет ничего любопытного, она отвратительна. Но ваша семья… они же не бедствуют?
— Уже нет. Однако было время, когда и мы голодали. В Мексике у всех большие семьи. Несчастные дикари, так вы нас называете… Они не знают, как сократить рождаемость, — установить контроль за рождаемостью… Какие умные слова, — горько хмыкнул он. — Они берут то, что дает Бог, и не ропщут. Моей семье повезло. Я обеспечу и их, и детей, и внуков. — Его голос дрожал, но он продолжал говорить: — До десяти лет я не умел читать. В нашей деревне не было школы. Я подрос и научился сам. Я читал и читал, до рези в глазах, до слез… и ложился спать с головной болью. Потом сам научился играть на гитаре. Теперь, ты видишь, я богат, прилично образован… Но я ничего не забыл.
Джулия отхлебнула шерри и взяла предложенную сигарету. Горечь и ожесточение, с которыми он говорил, загадочным образом добавляли очарования его мрачному облику. Девушке хотелось успокоить его, уверить, что ей безразлично его прошлое, его образование, она восхищается им таким, какой он есть.
Ужин был накрыт в маленькой уютной столовой с круглым столом из розового дерева и такими же стульями. Венецианские кружевные салфетки тонкой паутиной покрывали полированную поверхность. Помимо люстры в комнате горело несколько свечей, и Джулия подумала: «Как будет хорошо, если выключить верхний свет».
На столе один за другим появлялись салаты из лангустов и трепангов, жульены, бефстроганов и, наконец, свежая малина со взбитыми сливками.
Насытившись, Джулия откинулась на спинку стула.
— Еда великолепна, — почти с сожалением вздохнула она. — Жозе сам все приготовил?
— Да. Я передам ему твой комплимент.
— Он просто прелесть, — застенчиво улыбнулась она.
— Это тоже передать? — В его глазах появился озорной огонек.
Джулия покраснела. Как ему удается постоянно ее смущать?
В это время в гостиной на низком столике появился кофе, и девушка принялась разливать его в малюсенькие чашечки из тончайшего китайского фарфора. Мануэль отказался от кофе, наливая себе ликер и усаживаясь на единственной стоящей вблизи столика кожаной тахте. До этого момента Джулия намеренно не садилась рядом, впрочем, теперь выбора не было, и она волей-неволей опустилась около него. Слегка ослабив галстук и расстегнув рубашку, мужчина устало откинулся назад. Казалось, он задремал. Девушка нервно пила кофе, оглядываясь по сторонам, уже в который раз изучая комнату и всматриваясь в синее небо за широко распахнутыми окнами.
Спящий, он выглядел моложе и уязвимее, и у Джулии часто забилось сердце. Она поставила чашку и закурила — Жозе предусмотрительно оставил на столе сигареты. Было тихо и спокойно, и после плотного ужина девушка почувствовала себя умиротворенно, как вдруг случайно заметила, что Мануэль проснулся и смотрит на нее сквозь полуприкрытые глаза. Она вновь напряглась.
— Почему ты нервничаешь? Тебе здесь не нравится? — лениво поинтересовался он. — Согласись, здесь намного уютнее, чем в любой гостинице.
— Да, пожалуй, — нехотя откликнулась Джулия. — Здесь мило. Вы, должно быть, устали? — неожиданно спросила она.
— Немного.
— Наверное, очень много работаете?
— Да. Но я люблю свою работу.
Из вежливости Джулия поддерживала разговор, а в голове у нее навязчиво крутилась одна-единственная мысль: интересно, давно ли он встречается с Долорес Арривера и знает ли эта вспыльчивая особа о других его увлечениях, в частности о ней?
— О чем ты думаешь? — как гром среди ясного неба прозвучало у самого уха, и девушка вздрогнула.
— Ни о чем, — глухо отозвалась она. Впрочем, вопрос был чисто риторическим, и ответ так и повис в воздухе.
После минутного молчания Мануэль взглянул на золотые часы на руке и протяжно произнес:
— Как летит время. Уже без пятнадцати восемь.
— Вы сегодня тоже работаете?
— Ну конечно.
Он решительно встал. Джулия старательно смотрела в сторону. Вовсе незачем показывать свой явный интерес к нему, хотя любопытство неудержимо росло. Было в нем что-то непреодолимо притягательное, языческое — в его необычной манере говорить, двигаться, какой-то первобытной красоте. Он снова лег, продолжая пристально разглядывать Джулию, и девушка беспокойно поежилась, не выдержав его насмешливого взгляда.
— Я говорил тебе, ты очень красивая, — промурлыкал он.
Джулия не ответила. Нервно затягиваясь сигаретой, она упрямо продолжала смотреть в сторону.
— Мне нравятся твои волосы… и кожа. — Казалось, его голос убаюкивал. — Она такая мягкая, свежая и гладкая.
Девушка делала вид, что не слышит, а внутри вся горела. Пол никогда не делал ей подобных комплиментов. Робкое «ты потрясающая» — вот все, на что он способен.
