Он ведёт меня - [72]

Правительство и партия используют все имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы воспитать граждан в этом новом духе коммунизма. Все средства массовой информации, театры, литература, школы, профсоюзы и клубы, которые именно с этой целью строятся по всей стране, подчеркивают одну и ту же тему. Даже развлечения и искусство зачастую не свободны от этих порой надоедливых напоминаний и о добродетелях нового человека коммунизма: о благородстве борьбы за общее дело, о необходимости быть честным и законопослушным, о братстве и необходимости по-братски критиковать своих товарищей и прислушиваться к критике с их стороны. Превозносятся высокие идеи человеколюбия и милосердия; эгоизм, лень и жадность порицаются как худшие враги. Цель же в том, чтобы добиться блага для всех, сделать для человечества то, чего до сих пор никому не удавалось.

Разумеется, такая беспрерывная пропаганда приносит свои плоды. Одно из ее явных достижений – чувство товарищества, какого не встретишь нигде больше. Еще одно – совершенно искренняя гордость людей за свои достижения, будь то выполнение пятилетнего плана, строительство новой плотины или фабрики, богатый урожай или просто выполнение своей дневной рабочей нормы. Осознание того, что человек некоторым образом обогатил свою родину, дает ему чувство сопричастности общему делу и гордости за систему. Советские люди не понимают капитализм и не скрывают этого. Целыми поколениями они слышат славословия в адрес своего строя и его достижений, и они поверили в него; они просто принимают его как должное и думают, что все так, как и должно быть. И это неудивительно. На Западе тот же эффект достигается рекламой всевозможной новой продукции: машин, домов, мыла, дезодорантов, стилей и даже порнографии. Американский образ жизни рисуется в ярких красках, и люди начинают верить в то, что все это им действительно нужно, причем до такой степени, что готовы влезть в долги или взять ссуду, лишь бы иметь все последние новинки и чувствовать, что идут в ногу с последней модой или новейшими изобретениями.

И все же ничто из этого не способно по-настоящему удовлетворить человека. Наверно, цели и предпосылки, о которых так часто говорится, принимаются человеком рефлекторно, бессознательно, но остается еще туманное и, возможно, столь же бессознательно чувство, что в жизни должно быть нечто большее, чем материальные блага и достижения, личные или коллективные. С обычными рабочими, с мужьями и женами, со стариками и старухами, с простыми людьми и с самыми искушенными из коммунистов мне приходилось вновь и вновь обсуждать смысл жизни и вопросы нравственности. Мне не было нужды начинать эти разговоры; постоянно повторяемого лозунга «Все для человека» (коммунистического эквивалента телевизионной рекламы), репортажа из программы новостей, документального фильма, а то и просто какой-нибудь программы о культуре или развлекательной передачи было достаточно, чтобы дискуссия началась сама собой.

Развитие человечества, абстрактное понятие гуманности или возвышенная идея человека – все это очень хрупкие идеалы, которые легко теряют способность вдохновлять или духовно удовлетворять человека в условиях обыденности и беспросветного однообразия повседневной жизни. Можно на время посвятить себя служению страждущему человечеству, можно поставить себе целью идею братства и вдохновляться ею, но человеческая природа такова, а недостатков у людей так много, что человеку трудно удерживать и длить эти моменты вдохновения, если их не питает нечто более глубокое и значительное. В марксистской идеологии, в атеистическом коммунизме существует лишь человек и материальный мир; помимо этого есть только туманное представление о каком-то идеальном обществе будущего, о какой-то более высокой и лучшей ступени развития человечества, каковой оно достигнет, когда придет некий золотой век, точную дату наступления которого давно отказались назвать даже самые убежденные доктринеры и апологеты коммунизма. Нынешние коммунисты вдруг оказались в положении христиан первого-второго веков, начинающих понимать, что Парусия, Второе Пришествие Христа, не наступит завтра. По иронии, средний советский человек, в особенности молодой, относится сегодня к грядущему золотому веку коммунизма с тем же призрением, какое провозвестники коммунизма приберегали для своих описаний религии в стиле «пирога на том свете»[8].

В конце концов, человек – это всего лишь человек, в особенности, когда это просто соседский парень со своими мелкими недостатками, или тупица за соседним рабочим столом, или надувший вас мясник или продавец, или неотесанный, нетерпеливый водитель автобуса, или грубый, брюзгливый гаишник, или крикливый партработник или карьерист, злой прораб или профсоюзный руководитель, или невоспитанные, избалованные соседские дети. Мы можем сочувствовать больным и страждущим и испытывать искреннее желание помочь им, нас могут волновать рассказы о жертвах войны или стихийных бедствий, но трудно испытывать сильное сочувствие или братскую любовь по отношению к тем, с кем сталкиваешься каждый день и кто постоянно у тебя на виду со всеми своими человеческими недостатками. Чем я обязан человеку с улицы? Почему, из каких-то благородных, но совершенно абстрактных соображений братства, я должен относиться к этой обезьяне этажом ниже или за соседним рабочим столом «по-товарищески»? Любовь к родным и друзьям – другое дело: она проистекает из самой природы человека, а также из уз взаимного участия и самопожертвования, – но любить все человечество вообще – с какой стати?