Окраина - [96]

Пристыженный Отто побрел в контору госхоза к управляющему Странскому за ключами, но, чтоб сгладить унизительность такого поручения, он крикнул семье, окружившей гигантскую машину:

— Мне все равно надо к Странскому, за машину заплатить…

Дядя начал запрягать в лямки сына и племянника. Мать Франтишка вздохнула:

— Скажите, золовушка, что есть такого унизительного в переездах? Я так себя чувствую, будто раздеваюсь на улице…

Но французская тетка уже вся горит в чемоданной лихорадке и отвечает отрывисто:

— Это у вас после Судет. Я тоже ревела, как во Францию уезжала.

Дядя в азарте носится по квартире, которая постепенно пустеет. Роже с Франтишком, наподобие ослов запряженные в лямки, перетаскивают шкафы, сундук, ящики… Тетка придерживает вещи, чтоб не перевернулись, временами испуганно вскрикивая; зато, когда все кончается хорошо, когда шкаф или сундук прочно устанавливается на дне кузова, она весело хлопает своей красной полной рукой парней по спине — да так, что чуть с ног не сбивает.

Опасения матери оказались излишни. Кроме Псотки, никто не глазеет на погрузку их добра. А Псотка складывает в коробки старые игрушки, заворачивает в газеты пожелтевшие застекленные фотографии и, разглядывая молодые, такие решительные лица под пыльными стеклами, горько плачет.

В Уезде привыкли к переселениям. Тут закончилось строительство еще нескольких коттеджей госхоза, там какой-нибудь бывший поденщик выглядывает в щель между ларями, погруженными на подводу, и вид у него такой, будто никогда раньше не ломал он шапки перед старостой, не стащил в жизни ни одного мешка картошки, ни одной курицы, утки или там гуся…

— Не реви, Псотка, — окликает старую доярку французская тетка. — Ревешь, будто в Америку уезжают. А ведь и там еще не конец света.

— Знаю, — всхлипывает та. — Не такая уж я дура…

В полупустом помещении голоса обеих женщин отдаются до странности гулко. В дверях появились Франтишек и Роже; они шумно дышат, и тетка — прежде чем дядя, размещающий мебель в кузове, замечает, что они стоят без дела, — тетка подошла к ним и положила обоим руки на плечи:

— Не забывайте, мальчики, где вас матери родили. Ты, — она обернулась к Роже, — ты уже два года живешь в новом доме. А в твой кабинет, — это относится к Франтишку, — рабочие будут стучаться, разрешите, мол, войти. К этому легко привыкают.

Псотка зачем-то стирает пыль с одной фотографии под стеклом. На снимке группа скотниц под деревянной галерейкой. Постукивая пальцем по фотографии, старуха бормочет:

— А мне это на всю жизнь запомнилось… Псота говорит — это как чума, как неизлечимая хвороба вроде его сухотки… Псота — батрак, а порой говорит, что тебе Иисус Христос… — Доверительно наклоняясь к тетке, Псотка шепчет ей на ухо: — С каждым днем он все больше и больше похож на Христа! Ночью, как выхожу по нужде да посвечу на него фонариком, прямо на коленки хочется перед ним упасть. Прикован он к постели, как к кресту…

Дядя бранится, что при таком темпе они и до Судного дня не переедут, но никто его не слушает. Квартира без мебели кажется теснее, будто съежилась. Черная, жирная пашня за решетками окошек морем разлилась вокруг Жидова двора. Покинутый почти всеми жителями, он напоминает корабль. На голых стенах — печать запустения. Идет ко дну корабль батраков, провожаемый женскими слезами и дядиной бранью. Брань, правда, адресована Франтишку и Роже, но все же впечатляет. Впрочем, так и должно быть.

Но вот все погружено, и остается удивляться, что одного грузовика хватило на все имущество семьи. Но дело еще не так печально: ведь часть мебели хранится в бывшей пивоварне! Надо съездить за ней, потом сделать последний рейс в Жидов двор — за углем, дровами, картошкой, за клетками с кроликами и тому подобным. Поэтому, разгружая первый груз, вещи ставят и кладут как попало — так удобнее и быстрее. Тем более шофер намекает, что хотел бы пораньше освободиться. Но вот он собрался ехать к пивоварне, и все бросились к машине. Что едут Франтишек, Роже и даже дядя — понятно, но зачем лезут в грузовик и мать Франтишка, и тетя, и Псотка? Дядя едва удерживается, чтоб не спихнуть их с машины.

— Только под ногами болтаться будете, а тут работа стоит!

— Да я ни разу там не бывала с тех самых пор, как там наша мебель! — защищается мать Франтишка.

— Ну а теперь уж вроде поздновато, — бросает дядя и с оскорбленным видом лезет в кабину.

— Никаких бы слез не хватило смотреть, до чего мы докатились, — объясняет мать Франтишка, почему она ни разу не ходила взглянуть на мебель. — Как бы там чего не сгнило за столько-то времени! Впрочем, хотя бы и сгнило — давно я отвыкла и от буфета, и от швейной машинки. Это мое приданое было, и воображала я, что бог весть как богата…

Отец ждет перед открытой дверью в варню, довольный собой: исполнил задание и дяде его больше не в чем упрекнуть. Растроганный, он шепнул сыну:

— Сколько ж тебе было, когда мы перевозили сюда вещички на тракторе, от квардианов-то?

Кроме тетки и Франтишка, никто не замечает, что Отто под хмельком. Любителям выпить уже нет нужды с нетерпением ждать новой партии фиников: спиртного в продаже сколько угодно. Правда, не высших марок, зато дешевого. Франтишек долго считал в уме и наконец неуверенно ответил отцу: