Охотник за тронами - [125]

Даниил снял наперстный крест, протянул Андрею, затем Юрию. Оба быстро коснулись губами конца распятия и тут же отошли в сторону.

— И вы все целуйте, — повел рукою Василий Иванович, и все, кто был в опочивальне, по очереди стали подходить к Даниилу. Елена перестала плакать. Боярыня Челяднина взяла успокоившегося ребенка на руки, и в наступившей тишине Василий Иванович произнес последнее:

— А вы бы, князья, Дмитрий Бельской да Михайла Глинский, за моего сына князя Ивана, и за великую княгиню Елену, и сына князя Юрия всю кровь свою пролили и тело свое на раздробление дали. Вам же, — повернулся умирающий к думским чинам, — приказываю Михаила Львовича Глинского держать за здешнего уроженца и не молвить, что-де приезжий, занеже князь мне и кровный родич, и прямой слуга. И быть вам вместе, и дело земское беречь сообща, все дела свершать заодин. До пятнадцати лет, до совершенного возраста сына моего, в помощь ему и в попечение назначаю семь именитых мужей: Захарьина-Юрьева Михаила Юрьевича, да его дядю — Тучкова Михаила Васильевича, да братьев Шуйских Ивана и Василия…

Великий князь тяжело закашлялся. От навалившейся усталости он даже князей Шуйских поименовал без отечества.

На последнем дыхании, замирая, добавил чуть слышно:

— Еще назначаю Глинского Михаила… Львовича, Воронцова… Михаила же… и Шигону…

Последняя крамола

А дальше все пошло такой безумной круговертью, что казалось, Господь Саваоф отвернулся от осиротевшей державы, а сатана, проведав о том, закружил Россию волчком, и за неделю случалось всяческих горестных перемен более, чем прежде за год.

Василий Иванович умер 4 декабря 1533 года, и тотчас же тело перенесли в Архангельский собор. Над гробом еще служили панихиды и читали Псалтырь, а уже 6 декабря в соседнем Успенском соборе митрополит Даниил венчал на великое княжение его трехлетнего сына. Дивно было слышать, как из разверстых дверей стоящих рядом храмов несутся на соборную площадь и радостные голоса певчих, возглашающих многолетие, и заунывный похоронный плач об упокоении души усопшего.

И опять испуганно шептались москвичи: виданное ли дело — отца еще не схоронили, а сына уже венчают на царство? И предрекали: много покойников примет на душу великий князь Иван Васильевич, если надевают на него шапку Мономаха под погребальный звон и заупокойные молитвы.

Как раз в тот день, когда младенца Ивана, в кукольном великокняжеском наряде, усадили на трон, Волчонка срочно призвал Флегонт Васильевич.

— Ну, брат, пора тебе перебираться к Михаилу Львовичу. Начинаются такие дела, что везде нужен глаз да глаз. Боюсь, не принялся бы Михаил Львович за прежнее.

— Старый он, куда ему, — возразил Николай.

— Седина в бороду — бес в ребро.

— А доподлинно что-нибудь знаешь, Флегонт Васильевич?

— Доподлинно известно, что приехали в Москву два брата Шуйских: Андрей да Иван Михайловичи. До того были они в нятстве — сидели в оковах за попытку отъехать к Юрию Дмитриевичу. А как Василий Иванович помер, неизвестно чьим соизволением оказались на воле и вчера объявились в Москве. Здесь же все еще ждет похорон великого князя Василия Ивановича брат покойного и господин их — Юрий Иванович.

— Что ж из того, что приехали в Москву, — возразил Волчонок. — У них здесь и жены, и дети, и дворы.

— Довели мне, что вчера были Шуйские у одного великородного человека и подбивали посадить на московский стол князя Юрия, но тот великородный человек советов устрашился и на крамольников довел.

— Думаешь, что и к Михаилу Львовичу они придут?

— Я не Господь Саваоф — что завтра будет, того не знаю. Однако береженого Бог бережет.

— А как мне к Глинскому в дом перейти?

Флегонт Васильевич задумался.

— Я к тебе выгодного покупателя подошлю. Ты ему и избу продашь себе не в убыток. Князя попросишь, пока-де новую избу подыскиваю, позволь, батюшка, у тебя пожить. — И добавил лукаво: — Ты ведь купец. Как от выгодной сделки откажешься?

* * *

Прошло пять дней, и вся Москва заговорила о том, что брат умершего великого князя, Юрий Иванович, пойман и посажен за сторожи. И вместе с ним схвачены братья Шуйские — Иван да Андрей. Юрия метнули в темницу. Шуйских засадили в одну из кремлевских башен.

— Первая ласточка! — загадочно улыбаясь, сказал Глинский, узнав о случившемся. И добавил задумчиво: — Она, конечно, погоды не делает, но приход весны предвещает. И весна скоро придет! — воскликнул вдруг Михаил Львович и по стародавней привычке ударил кулаком по столу, подкрепляя сказанное сильным и энергичным жестом.

Николай, оказавшийся рядом, уловил в голосе и поведении князя отзвуки давней поры, когда бродил князюшка по туровским лесам и задумывался о великих делах и геркулесовых подвигах.

А в середине января 1534 года, на сороковой день после смерти Василия Ивановича, явился на поминки еще один брат покойного — Андрей. Однако не печаль по усопшему привела его в Москву. Выше родственной скорби поставил он стремление закрепить за собой право на Волоколамск и иные грады и веси, коими благословил его покойный брат, завещая в духовной грамоте.

В день поминок Андрей о том слова никому не сказал: тризна по усопшему не терпит мирской суеты, она требует раздумий о душе и благочестивых речей. Но какое благочестие, когда помыслы направлены на стяжание? И потому Андрей держал заветный разговор в уме, а сердцем сообщался с ушедшим в лучший мир старшим братом.