Пулемёт стих. Как без него стало неуютно, тихо, выстрелы винтовок не в счёт.
Он глянул на умирающего дикаря ещё раз и, закрыв забрало, стал карабкаться наверх. К пулемёту.
Он даже не вылез до конца наверх из обрыва… Только до пояса поднялся.
Пули полетели в него сразу и со всех сторон, но больше справа. Как тут Сашка бился один, Саблин понять не мог, удивлялся. Несколько пуль ударили в грунт совсем рядом с ним. А две прилетели ему. Одна сбила правую камеру на шлеме, одна опять ударила в правый бок. Вмяла броню до рёбер.
Аким выстрели в ответ. Даже не видя цели, просто выстрелил вправо, в ту сторону, откуда прилетали пули:
— Саня, отходи сюда. К обрыву, — крикнул он, ища откуда дикари ведут огнь и одновременно меняя камеру на шлеме.
— Аким, — негромко откликнулся пулемётчик, — что-то я… Нога у мня правая… Кажется, кость пулей сломало.
Он вел огонь уже из винтовки, не вылезая из пулемётного кресла.
— Чего ж ты не сказал сразу? — Заорал Саблин, выскакивая наверх.
Он укрылся щитом, пошёл в полуприсев, чтобы уменьшить возможность в себя попасть и ругая Сашку:
— Ну как так можно, а? Как новобранец себя ведёшь, знаешь же устав, о ранении нужно сообщить сразу, сразу, об этом первым делом в учебке говорят.
Он очень волновался за товарища, очень, он даже думать не хотел о том… Нет, даже не хотел об этом думать…
А ему стало прилетать, и прилетало хорошо, пули дырявили щит каждую секунду.
Одна пуля снова сбила ту же самую правую камеру. У него осталось только одна, запасная, но сейчас было не до неё. Нужно было добраться до пулемёта, забрать товарища.
Ещё она здорово ударили в правое колено, он даже испугался, что она разбила привод. Но, слава Богу, нет, на панораме повреждение не отобразилось, и нога двигалась.
Так он и дошёл до пулемёта. Сашка стрелял, прикрывал его по мере сил, а вот идти он не мог.
— Привод цел? — Спросил Саблин, садясь рядом с пулемётом и осматривая «ногу» товарища.
— Да, цел, — отвечал Каштенков, меняя обойму в винтовке, — только что толку? На ногу ступить не могу.
Одна из пуль даргов сильно ударила его в «голень», чуть выше ботинка. Сильно вмяла броню внутрь.
— Ты стреляй, — сказал Саблин, — а я тебя поволоку. Волоком.
— Куда, Аким, куда? — Как-то обречённо говорил пулеметчик, снова ведя огонь из-за щитка пулемёта.
— Туда, Саша, туда, — зло заорал Саблин, хватая товарища за воротниковую петлю на пыльнике, — к обрыву, до него двадцать метров, авось, дойдём.
— А дальше Аким, дальше куда?
— Окопаемся на берегу, прямо в обрыве, наверху, там они нас просто взять не смогут, и ждём темноты. Вот куда, Саня! А потом, ночью, уйдём на тот берег.
— Ночью, — не верил пулемётчик, — до ночи…
Пуля прилетела опять справа и ударила Акима в крагу, чуть не выбив из руки щит.
— Да, заткнись, Саша, стреляй лучше, — заорал Аким так, что у пулемётчика сработали звуковые фильтры в наушниках, Саблин выдернул его из кресла пулемёта. — Стреляй.
И поволок Каштенкова к обрыву, пытаясь прикрыть щитом и себя, и пулемётчика.
Кажется, Сашка очень тяжёлый, или просто Аким устал. Приводы и моторы послушно урчат и попискивают, ботинки острыми краями каблуков упираются в грунт, он напрягается, но движутся они очень медленно. И дело не в моторах и приводах. Просто Саблин медленно делает шаги. Сашка стреляет. Бьёт очередями, но только патроны тратит, одно слово — пулемётчик. Но дарги стреляют меньше, или мажут больше. Десять метров прошли.
Там, у обрыва, есть удобное место. Место хорошее, не крутой спуск к реке, метр вниз и площадка из песка, поросшего серой, жёсткой травой, там можно двоим встать. А дальше вниз еще десять метров спуска. Ему бы шесть-семь минут, и он отрыл бы себе и Сашке, в начале этого спуска, хороший окопчик. Даже пять минут хватило бы. Там бы, на краю обрыва закрепились, ни с флангов, ни тем более снизу их было бы не взять без тяжёлого оружия.
Воды бы выпить хоть немного. Солнце уже садится, но в броне у него тридцать один. Нужно охладиться, но это как только они дойдут. Тяжелый этот Каштенков. Эх, что ж он не подумал, надо было сразу запасную огневую точку выкопать. Задним умом все сильны. В уставе писали же, дураку, что нужно всегда и загодя готовить запасную огневую точку. Мог бы найти пять минут, и сейчас было всё хорошо. Люди, писавшие устав знали, что писали.
Всё, пришли. Сашка кулем валится вниз. У него сломана нога, но он даже не пискнул. Пыхтит, перезаряжает винтовку. Когда успел расстрелять ещё один магазин? Тут же сел, готов воевать.
Аким достал лопатку, и пока пулемётчик выглядывал из обрыва начал копать. И не обратил внимания, что выстрелов не слышно.
— Слышь, Аким, не стреляют. — Сказал Каштенков.
— Хорошо, до темноты совсем чуть-чуть осталось, час-полтора, — отвечал ему Саблин, выбрасывая наверх лопату за лопатой грунта, он делал бруствер. — Дотянем, а там будем думать, как на тот берег перебраться.
— Вообще их не видно, — продолжал Саша.
И тут в наушниках их шлемов раздался голос, кто-то вышел на их волну:
— Урядник Саблин, это ты? Приём.
Саблин перестал копать, воткнул лопату в грунт, казаки и насторожились и обрадовались, конечно, это были не китайцы и тем более не дарги, но голоса этого они не знали:
