Огни Анютинска - [11]

очень неприятно. Да, я не герой. Но почему-то героем в привычном

понимании этого слова я быть никогда и не хотел. Не знаю, пусть говорят,

что угодно. Но я про себя точно знаю одно: я не предам себя, свою

индивидуальность, свой мир даже ради собственного счастья. Да, это

странно. Но я не могу быть другим. Уж извините», - обращался мысленно

Леснинский к разным людям, перебирая в голове как очень старые, так и

недавние тяжелые разговоры на философские темы.

Электричка летела вперед, оставляя позади километры одиночества и

тоски. За окном не было видно ничего: стояла полная темнота, и лишь

огоньки редких платформ, заглядывающие в окна, давали понять, что это

еще не космос. Ехать до Грачевки было около двух часов. Около

одиннадцати Леснинский должен был выйти на холод. Мысль о ночевке не

давала покоя.

«На улице плюс четыре. Грачевка – это маленькое село, меньше

нашего Мерзкособачинска. Помню, в детстве мы ездили туда за грибами, и

меня тогда поразило, что в поселке нет ни одного многоэтажного дома: он

застроен какими-то полуразваленными двухэтажными бараками, между

которыми втиснуты деревенские дома. Не город, не деревня… Но тогда мне

было как-то все равно… Я был рад, что состоялась такая поездка. Для меня

тогда даже простая поездка на электричке была чем-то необычным и

удивительным, как будто аттракционом. А потом мы ходили по лесу, в

котором было так тепло, солнечно, и между ветвей пели птицы на разные

голоса… Правда, ни одного гриба я так и не нашел, хотя остальные

участники похода набрали по целой корзине каждый… Но ведь и это тоже

было не важно. А сейчас мне придется, спустя двенадцать лет, ночевать в

том же лесу, на земле, в дикий холод, пронизывающий насквозь. Но мне

достаточно только подумать о том, что бы могло быть, если бы я не уехал,

как в моей душе загорается огонь сопротивления, который согревает меня

изнутри. Лучше я замерзну насмерть в лесу, в сотне километров от дома,

чем стану выполнять чужие приказы, которые не позволяют не то, что

игнорировать, а даже обсуждать. Я ненавижу войну и рабство, и предпочту

им мучение холодом».

За все то время, пока Леснинский ехал в электричке, кроме него в

вагоне никого не было, лишь на одной неприметной платформе, уже во

второй половине пути, зашел дед с большой сумкой-тележкой. Проехав

четыре остановки, он вышел обратно в темноту, на каком-то другом, таком

же неприглядном и пустом остановочном пункте. «И куда он ехал? И

откуда? И зачем? В среду вечером, на последней электричке, в местности,

где мало даже деревень…» - подумал Леснинский: «Да и какое мне,

собственно, дело… Мне, кстати, тоже, скоро выходить».

Вскоре хриплый голос, записанный когда-то давно и изо дня в день

повторяющий одно и то же, объявил: «Уважаемые пассажиры, наш

электропоезд прибывает на конечную станцию Грачевка». Состав стал

замедлять свой ход. Леснинский вышел в тамбур. За окном появились

двухэтажные дома, те же бараки, которые Леснинский видел двенадцать лет

назад. А вот и огоньки станции, обычной сельской станции с низкими

платформами и без переходного моста. Электричка остановилась и

распахнула двери в царство холодных ветров. Леснинский вышел на

платформу. Она была пустынна. Из других вагонов электрички вышли в

общей сложности четыре человека; все они уходили к началу состава и

обходили его с головы, устремляясь куда-то влево: очевидно, в той стороне

был основной выход в «город». Леснинский решил пойти туда же. «Для

начала надо найти расписание и узнать, во сколько первая электричка…

Нет, вы что, подумали, что обратно?» - обращался он к мнимым

собеседникам: «Нет, конечно, дальше. Хотелось бы, конечно, чтобы была

она прямо сейчас, но на это надежды мало. Скорее всего, мне придется все-

таки ждать здесь до утра. И где это расписание? Может быть, на здании

вокзала или внутри него. На платформе я его что-то не вижу, да и темно

еще, освещение плохое. Придется идти к вокзалу, надеюсь, там никто меня

не прищучит», - рассуждал Леснинский, оглядываясь по сторонам.

Обойдя электричку, он увидел старое, но весьма интересного,

необычного проекта, двухэтажное здание вокзала. На втором этаже свет не

горел нигде, кроме центральной части здания, на первом светились только

несколько окон: четыре в центре и одно где-то справа. Леснинский потянул

на себя тяжелую, деревянную дверь, ведущую в здание вокзала. Пройдя

своеобразный «подъезд», он очутился в просторном холле, пропитанном

тусклым, темно-желтым светом. Холл был высотой в два этажа. Потолок в

нем был поделен балками на квадраты, во многих из которых виднелись

следы росписи: в одном выцветший от времени морской пейзаж, в другом

красовались березки, одетые в свежий весенний наряд, а вот поезд, идущий