Однажды в России - [19]

Завершив возведение, по его мнению, стройной и величественной пирамиды ударников перестройки, Вальдемар поймал себя на мысли, что страстно жаждет перейти на более высокий уровень иерархии — на тот, где священнодействует Рыжак. В этом желании не было и намека на меркантильность, он вообще никак не связывал стремление сокрушить партийного колосса — теперь уже явно на глиняных ногах! — с карьерно-денежным успехом, речь шла исключительно об идейном зове. Разве что станет проще делать научную карьеру и легче добиваться кандидатской, а затем докторской степени — в соответствии с его незаурядными способностями, а не по приговору начальства, которое своенравно сыпет долгими диссертационными «сроками», — если ты не ломаешь перед ними шапку.

Под стук колес «Красной стрелы» Вальдемар, поплутав по лабиринтам перестроечной мешанины, все-таки нашел свое место в теперешней борьбе миров — грядущего мира свободы волеизъявлений и счастья для таких незаурядностей, как он, с издыхающим миром затхлости, угнетения личности и вечного дефицита, с теперешней посконной жизнью. Многое прояснилось: конечно же он — борец за идею! Эти возвышенные чувства и позволяют ему спокойнее, без раздражений и самобичеваний относиться к тем единомышленникам, чьи порывы вызывают в нем сомнения, порой полное непонимание. Переступать через себя не пришлось, он примирился с самим собой. Тех, что из Политбюро, мы еще заставим дышать нам в пупок, поставим их на колени.

Можно было переходить к раздумьям об отношениях с Анютой.

Он очень любил ее, она притягивала его неодолимо. И с годами чувство крепло, он постепенно признал ее превосходство в глубине суждений — как у Орлова, — и сердцем, и умом осознал ее нравственную чистоту, человеческую надежность. Но в последнее время появились два смущения. Во-первых, с головой нырнув в перестроечную кутерьму, он стал уделять Анюте меньше и времени, и внимания. Но как раз эту особенность текущего момента она поняла и приняла. Гораздо сложнее было с другим смущением. Вопрос о женитьбе у них решен давно, однако Анюта неразрывно связывала замужество с рождением детей — в этом и загвоздка. Безусловно, Вальдемар тоже жаждал полного счастья с любимой женщиной, но природная, как бы генная — от неудачливого отца — жизненная осторожность заставляла думать о том, в какой мере он сможет обеспечить благополучие своего ребенка. Сложная перестроечная ситуация спутала прежние планы, защита диссертации откладывалась, научная тема, которую он предварительно наметил, теперь не злободневна, на нее не пикируют заказчики со стороны. Вальдемар даже не приступал к продумыванию статей, столь же необходимых, как и сдача кандидатских минимумов. Он вообще не умел думать так далеко, для него завтрашний день терялся в тумане неизвестности; возможно, придется пойти по административной линии — об этом уже поговаривал Рыжак. До ребенка ли в этой жуткой суматохе! Сначала предстояло прочно устроиться в новой жизни. Да, у власти пуговица ослабла, вот-вот отлетит, и останется власть без порток — но все же, все же надо дождаться этого «чудного мгновенья». И уж тогда-а...

Понимая перестроечный ажиотаж Вальдемара, Анюта с ее тонким женским чутьем сняла с повестки дня разговоры о замужестве. Но он чувствовал, этот вопрос витает в их отношениях и связан прежде всего с желанием родить. Похоже, ее не смутил бы даже гражданский брак.

Что же делать?

На этот вопрос у Вальдемара был только один ответ: он обязан удесятерить усилия ради скорейшей победы перестройки. А ну-ка, сникерсни, парень!

6

В Ленинграде он поселился в старой, достопочтенной «Октябрьской», рядом с Московским вокзалом, и сразу созвонился с местными опекунами, их координатами его снабдил Рыжак. Уже через полчаса в номер постучали, и на пороге возник худощавый, рыжебородый паренек. Вальдемар даже вздрогнул: неужели тот самый? Нет, конечно, это был другой человек, но невольно подумалось: их словно штампуют!

Питер он знал неважно, однако длительность пути позволила прикинуть, что его везут в спальный район, наподобие Речного вокзала. Да и квартира, куда привел его Валерий, — так звали провожатого, — чем-то напоминала рыжаковскую хату. Правда, трехкомнатная. Но все равно в голове невольно звякнул рязановский фильм «Ирония судьбы».

Радушно встретивший его хозяин назвался Сергеем Яснопольским, и Вальдемар сразу усёк, что это местный Рыжак. Его привели в большую комнату, где, так же как было у Дмитрия, сидели человек пять. Яснопольский обратился ко всем:

— Прошу любить и жаловать. Вальдемар Петров, наш московский коллега.

Вальдемар заметил, как взлетели густые брови у симпатичного парня, — нет, конечно, не Брежнев! — на которого упал его взгляд. Внутренне улыбнулся: его имя не впервые удивляет посторонних. И счел нужным, разведя руками, по-свойски поёрничать:

— Вечер в хату. Извините, без букета.

После одобрительных смешков Сергей, то ли от рождения, то ли из-за неумеренного аппетита наделенный объемными телесами, занял «президентское» кресло и ввел Вальдемара в курс дела:

— Мы обсуждаем меры публичного противодействия оэфтэшникам. Надо опорочить их съезд, такой громкий сговор-заговор учинить, чтобы подорвать их авторитет. — Повернулся к бровастому. — Ну что, адепт социального прогресса? Продолжим? Зачитай-ка плакатные активки и кричалки. Только без пустозвонства.