Однажды в России - [18]

— Понимаешь, Вальдемар, очень уж резвыми эти ребята оказались. Широко шагают, и хорошо бы, у них штаны лопнули. Только что, в июне, свой ОФТ сколотили, а на июль уже назначили всесоюзный съезд. И где? В Питере! Хотят срочно протащить свою идею о выборах в местные советы по производственным округам. Ты представляешь, тухло-жарено, чем это аукнется?

— Погоди, погоди. Если не ошибаюсь, Горбачев на Ижорском заводе именно эту идею и поддержал.

Рыжак хитро прищурил один глаз, высоко поднял бровь над другим. Глотнул кофе.

— А ты прикинь. Генсек беседует с рабочими — как можно не поддержать? Они тоже не дурачьё, знали, когда вопросик подкинуть. А мы теперь — расхлебывай, выкручивайся. В Питере у нас народ дерзновенный, «пошел на дело» круто, дерзко. Подготовка к их съезду идет полным ходом: срочно зарегистрировали Ленинградский народный фронт, фрахтуют пикетчиков. «АиФ» ставит в номер статью о связях кровавой ферганской резни с подстрекателями из ОФТ — в Питере сумели найти автора под эту лажу. Давить их надо, пока эта саранча пешая. Если на крыло встанет, не справимся. И нам нужно в деталях знать, что замышляют эти сатаноиды, мы не можем ждать, пока информацию сольют из органов. Схватка на пике. Судьбы перестройки решатся в ближайшее время... Короче говоря, Вальдемар, тебе предстоит смотаться в Питер и любой ценой пролезть на их съезд. Ребята из нашего народного фронта помогут чем могут. — Улыбнулся своему каламбуру.

Через три дня Вальдемар занял нижнюю полку в «Красной стреле» — началась первая в его жизни командировка. Попутчиков было двое. «Не считая женщины», — тайно хохотнул он. Но шутка оказалась кстати: когда поезд тронулся, женщина подыскала место в другом купе. Вместо нее вселился объемистый мужчина с солидным дерматиновым портфелем. Побалагурил о долгожданном освобождении от домашних пут — увы, недолгом, — достал из поклажи пузырь «Старки», бутерброды и обратился к «обчеству»:

— Ну что, граждане, по дуплю шнапса? Не трефное.

Попутчики радостно оживились, а Вальдемар, учуяв, к чему клонится дело, не желая участвовать в полупьяненьких путевых разговорах, сослался на жуткий недосып последних дней, уступил балагуру нижнюю полку и забрался на верхнюю.

Конечно, не спал. Ему было о чем подумать.

В суматохе и возбуждении последних месяцев он, отличник по жизни, слепо веривший в непременную удачу, не размышлял ни об успешных поприщах, которые сулил перестроечный натиск, ни об отношениях с Анютой, которые «по стажу» требовали развития, ни о своей роли в той политической драке, в которую он ввязался. Восторженно ринувшись в клокочущую новшествами перестроечную стихию, одержимый идеей устранить постылую командно-административную систему, — пиковый момент! вот-вот! еще чуть-чуть! — он вообще не думал о будущем, о той судьбе, какую ему предлагает — или подсовывает? — неумолимый рок событий. В режиме нескончаемого цейтнота Вальдемар летел сквозь настоящее — сквозь квантовый скачок страны с одной исторической орбиты на другую и сквозь собственную жизнь тоже. Только здесь, в купейном покое «Красной стрелы», оглянувшись на самого себя, он вдруг споткнулся о странную мысль: не превращается ли его бесконечная суета, без которой он уже не мыслит своего существования, — искусительный ореол избранности! — в некое подобие «игорной зависимости»?

Сблизившись с Рыжаком, он вскоре пришел к выводу, что когорта перестроечных энтузиастов многослойна, в ней соблюдается строгая иерархия — пирамида! В основании тот «расходный материал», который в ожидании указаний с равнодушием наемников и наверняка за вознаграждение заседает на кухне в квартире у Речного вокзала. Над ними типажи, которых вербует на вступительных лекциях Рыжак. У Андрея в Доме на набережной в основном кучковались именно они, уже завербованные, на них возлагались обеспечение громких низовых акций, а также шумная поддержка «архитекторов» перестройки. Их заявления охотно тиражировали СМИ. Более престижным было находиться в слое организаторов акций, манифестаций и мероприятий, к которому принадлежал Вальдемар и который он самочинно, не без гордости, но и не без оснований считал ударным отрядом перестройки. Выше располагался Рыжак. Он проходил по разряду разводящих — ставил задачи, разъясняя их показные и подспудные цели; он знал нечто такое, что было недоступно пониманию даже Вальдемара, не говоря о нижестоящих уровнях иерархии. Рыжак, видимо, общался с кругом тех уже знаменитых застрельщиков, которых почтительно именовали прорабами перестройки. И не только общался, — похоже, входил в число «распасовщиков». Догадывался Вальдемар и о том, что где-то на самом-самом верху, на заоблачной вершине, восседают те, кто заводит механизм перестройки, обеспечивая ее идеями и ресурсами — от медийных до финансовых. За облаками их не разглядеть, но именно они решают главные вопросы, именно с этих вершин поступило распоряжение «выкручиваться». При общении с рабочими Горбачев вынужден соглашаться на выборы по производственным округам, но на самом деле он категорически против, замысел перестройки требует торпедировать эту идею. И с вершины, а правильнее было бы сказать, из скрытых недр власти, от чародеев перестройки негласно, через «прорабов» поступает команда объявить ОФТ войну. Прорабы! Теперь Вальдемар знал, что многие из них вылупились именно из пражского журнала «Проблемы мира и социализма», о котором в Кратове когда-то говорил Орел. Прорабы и проблемы! Все-таки любопытно жизнь поворачивается. Выходит, перестроечный авангард готовили загодя, потому и бесцензурно? И кто готовил? ЦК КПСС!