Однажды в Почутове - [8]
— А чего тебе гадать? Включил бы им телевизор…
— Так я и хотел было включить! — отчаялся Леший. — Сделал ведь, все показывает. Да только…
— Что только? — спрашиваем.
— Степаниха ко мне пришла, ну, Ольга, нашего Степана жена, — начал рассказывать Леший. — Пришла, вот такой кусок свежины притащила, не вам ровня, жадины. Пришла, значит и говорит: «Ничего я в жизни этой не видела, окромя любви своей Степана. Всю жизнь ему собой застила, насильно на себе женила, и первого ребенка, его не спрашивая, без свадьбы от него зачала. И всю свою жизнь положила на то, чтобы рядом со мной он был, чтобы счастье мое со мной было. А если бы не была я такой настойчивой? Степан же умный мужик. Женился бы он на той городской, выучился может, и министром стал бы, при деньгах был бы, при должности. А я его, баба деревенская, в четырех углах закрыла, от света отгородила, что я ему дала? Любовь свою? Так любовь на хлеб не намажешь, на плечи не накинешь… Включи свою машинку, Леший, хоть правду знать буду: каким счастливым был бы мой Степан, если бы я, дура такая, не уцепилась в него кошкой остервенелой…»
Вот те и раз. Тут мы все про сомнения Степана вспомнили.
— Надо им очную ставку сделать, — говорит Семен. — Степану и Степанихе. Чтоб не несли всякую чушь друг на друга.
— Сам чушь несешь, — отвечает Митрич. — Надумал, тоже: в любовь соваться. Без нас разберутся. Слышь, Леший, а машинку ты починил, все исправно показывает? Степанихе показал?
— Починил, — говорит Леший. — А Степанихе не показывал, сказал — неисправный. И сам не глядел. Ну его… Вот, с собой притащил, — и ставит на столик наш, между пива, свой гадский телевизор.
— Это хорошо, — говорит Митрич. — А за сколько ты его продашь?
— Продать? — вскинулся Леший. — Да он мне столько денег принесет…
— Ладно, договоримся, — говорит Митрич. — С каждой моей свежины тебе… пол-лопатки.
— И полендвицу! — добавляет Леший.
— И с меня пол-лопатки, — расщедрился Горыныч.
— Так и я не против Лешего попотчевать, — подключился Семен. — Мои, знаешь, какие кровянки вкусные делают? А колбасы?
Растерялся Леший. Подумал-подумал и решился:
— Ладно! Ваш аппарат! Но чтоб честно!
— Да кто же тебя, черта лесного, обманывать будет, — усмехнулся Митрич. — Давай, Горыныч…
Ну, Горынычу два раза повторять не надо. — Дыхнул он сильно, но осторожно, затяжным выдохом — пламя аккуратно на аппарат пришлось. Тот и сгорел, только кучка пепла осталась.
— Ишь, технология какая хорошая, — заметил Митрич. — С такого большого аппарата пепла чуточку.
Так и не узнал Степан, что бы да как было, если бы он не женился на Ольге, а Степанихе мы и вовсе сказали, что все про аппарат наврал Леший.
И правильно мы сделали. Потому что, как узнали в Почутове, что сгорел аппарат инопланетный у Лешего, враз веселее стало возле нашей бани.
Про Митрича
Помер наш Митрич.
В ту самую пору, когда после скучных дождей приходят ядреные светлые утра.
В пятницу он попросил Семена взять машинку постричься. И Семен его аккуратно постриг возле бани. Попарились мы с чувством: все работы в огородах сделаны, осталось свеклу подергать, но до морозов еще далеко. Сидели, любовались на солнышко золотистое, слушали Горыныча: он про дальние страны рассказывать мастак. О хорошем все говорили, тихо и тепло, без споров.
Митрич домой пришел. Митричиха его, как обычно такой порой, сериал свой смотрела. Прилег Митрич на диванчике в передней. Попросил чаю. Митричиха говорит, дай, мол, досмотреть, потерпи: тут вроде сейчас очень интересно будут в любви признаваться. Досмотрела свою серию. Кричит Митричу:
— Дай-ка телефон, там лежит у тебя под головой, позвоню соседке, спрошу, что-то я не поняла, любит он ее или бросать будет.
Молчит Митрич.
Глянула Митричиха, а он помер.
Похоронили мы Митрича. Отродясь таких поминок в Почутове не было: на полдеревни столы прямо на улице поставили. А что ж…
Про Митрича и его силу мужскую у нас все знали. Да не все. Только мне Митрич признавался, что да как случилось.
Митричиха — она же не всегда Митричихой была. Звали ее и Клавдией. А Митрич, тогда Митька, звал Клавушкой. Месяц они после свадьбы пожили и ушел Митрич на войну. Клавдия ему сыночка родила. Да не судьба: как почутовцы от карателей зимой у Болотника хоронились, заболел и помер мальчишка. Убивалась Клавдия.
Вернулся Митрич с войны, один мужик на все Почутово с руками и ногами. Нашей стороне уж больно досталось: по одному-два мужика возвращались в села. Да что ж, жить надо. Мужикам — дома строить, печи класть. Бабам — детей рожать. А от кого?
Была у Клавдии подруга роднее сестры. Пришла она к ней и говорит, как есть, прямо: одна я на белом свете, никого из родных не осталось, мужиков нету. Пусти своего Митрича ко мне… печку сложить. Ни взглядом, ни словом после не упрекну, дай только возможность мне ребеночка заиметь…
И не выдержала, завыла Клавдия так, как только бабы воют — так что всякому ясно станет: горе страшное, непоправимое. И рассказала Клавдия подруге: Митрич мужик, да только… не мужик. Ранило его, да в такое место, что все на месте осталось, кроме мужской силы. Вернулся Митрич здоровый будто, а жизнь не в радость. Словечка не вытянуть, все дни по хатам: печки кладет людям, избы строит, а придет — отвернется к стене и спит будто… Стали вместе две бабы реветь. Услышала этот рев соседка Клавдии, старая Прасковья, пришла. Клавдия и тетке призналась, чего уж… Не утаишь ведь, все равно все узнают. Сказала тогда Прасковья прийти Клавдии к ней поздно вечером.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.