Одиссея 1860 года - [8]

Тем временем я мог отправиться в плавание, когда пожелаю. Итоговое разрешение отправят вдогонку за мной, и оно будет ожидать меня в том или ином порту, на каком-либо острове или на материке.

Однако понадобится около недели, чтобы заверить подпись и выполнить кое-какие второстепенные формальности.

Через неделю патент будет выслан в Ливорно нашему консулу, а тот перешлет его мне.

Пока же граф дал мне расписку в получении от меня двухсот пятидесяти франков, не поинтересовавшись, где построено мое судно и является оно английским, американским, французским или испанским.

В одиннадцать часов вечера я уже был в Ливорно.

На другой день я постучал в дверь консульства еще до того, как Бернар дез Эссар проснулся, но его камердинер, накануне видевший, как мы расцеловались при встрече, взял на себя смелость доложить обо мне своему хозяину, и тот прямо в халате немедленно спустился вниз.

— Ну как, — спросил он меня, — вы довольны встречей с графом Пикколомини?

— Восхищен! — ответил я консулу, пояснив ему, что уже через неделю мой временный патент будет у него в руках.

— И куда мне вам его переслать? — поинтересовался он.

— Оставьте у себя впредь до нового распоряжения. Раз уж меня занесло в Италию, я не прочь свести знакомство с Гарибальди, к которому питаю любовь вот уже десять лет, не будучи знаком с ним лично. Вы можете сказать мне, где я смогу отыскать его?

— В Генуе или в Турине.

— Ну что ж, тогда оставьте мой патент у себя. Возможно, я приеду за ним сам.

— Приедете сами?

— Почему нет? Я хочу завершить дела, связанные с этим чертовым судном. Возможно, мое присутствие понадобится, чтобы положить всему этому конец. Подождите меня какое-то время, но я не обещаю вернуться всенепременно; если что-то помешает мне приехать, я вам напишу.

— И когда вы уезжаете?

— Сегодня, если удастся. Ливорно не такой уж веселый город, как вы должны были заметить, живя здесь; кроме вас, я никого здесь не знаю, а расположиться в консульстве не могу. Так что сделайте одолжение, наведите справки, уходит ли сегодня какое-нибудь судно в Геную.

Бернар дез Эссар навел справки. В порту стоял «Квиринал», отправлявшийся в Геную в шесть часов вечера.

— Вы позавтракаете со мной и уйдете от меня как можно позднее.

— С вашего позволения, я уйду от вас в пять часов.

— Но за это время вы умрете тут от скуки. У меня масса дел, которые помешают мне составить вам компанию.

— Я не умру от скуки, если вы предоставите мне три вещи.

— Какие?

— Бумагу, перья и чернила.

— Все это в вашем распоряжении, а заодно и рабочий кабинет моего секретаря, находящегося теперь на острове Эльба.

Это было все, в чем я нуждался. Дез Эссар поместил меня в кабинете своего секретаря и дал мне то, что я попросил.

Я воспользовался предоставившейся возможностью, написав полтора десятка писем. На совести у меня всегда целый ряд неотвеченных писем, которые дожидаются случая, чтобы я на них ответил; если случай предоставляется, я выплачиваю долги, как проценты, так и основные суммы; если же случай не предоставляется, я позволяю основным суммам и процентам накапливаться, так что в итоге наступает момент, когда мне приходится объявлять себя неплатежеспособным.

В восемь часов вечера «Квиринал» поднял якорь, а в три часа утра мы вошли в порт Генуи.

Я направился прямиком к Бертани, чтобы спросить у него, где находится Гарибальди. Гарибальди находился в Турине.

В тот же вечер я приехал в Турин, однако было слишком поздно, чтобы являться к Гарибальди. Я навел справки о нем: он жил в гостинице «Тромбетта».

Воспользуюсь этим перерывом, дорогие читатели, чтобы рассказать вам о том, что, хотя прежде мне никогда не доводилось встречаться с Гарибальди, совсем посторонними друг другу мы не были.

В 1848 году военный министр Монтевидео, генерал Пачеко-и-Обес, человек с такой преданной душой и таким храбрым сердцем, каких я редко знавал, — увы, это сердце уже перестало биться, а эта душа уже вознеслась к небесам, — прибыл во Францию по делам своей маленькой республики и изъявил желание быть мне представленным. Он приехал просить помощи у Франции в борьбе против Росаса, в свой черед ставшего теперь изгнанником. Издав книгу под названием «Монтевидео, или Новая Троя», я помог ему прославить героев монтевидейской независимости, и во главе этих героев естественным образом оказался поставлен Гарибальди.

Рассказывая мне о Гарибальди, генерал выказывал такой пыл, что я всей душой проникся к этому герою-поэту, ибо, повторим, Гарибальди прежде всего поэт и как раз поэтому является героем в полном смысле слова.

Так что я первым или одним из первых сделал Гарибальди известным во Франции.

Вот что я писал о нем в то время:

«Среди людей, которые содействовали обороне Монтевидео и будут вознаграждены признательностью не одного города, а целой нации, следует поставить впереди всех других Джузеппе Гарибальди, который, будучи изгнан из Италии за то, что сражался за свободу, и из Риу-Гранди за то, что содействовал учреждению республики, около 1841 года предложил свои услуги Монтевидео.

Попытаемся дать нашим современникам представление о физическом облике человека, поднявшегося уже на такую высоту, что хулить его могут, лишь клевеща на него.