Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - [59]

Юноша ставит чашу на стол с такой силой, что из нее выплескивается вино.

— Перикл ошибался!

На самом деле Перикл мог предвидеть чуму. Когда десятки тысяч беженцев заполонили весь город — каждый двор и каждую канаву, — стоило ожидать эпидемии. А с учетом того, что пропитание афинянам доставляли корабли со всего мира, заодно распространявшие всевозможные болезни, вспышка была практически неминуемой. В общем, в гениальном плане Перикла имелись существенные изъяны.

Неожиданно юноша резко подается вперед, и Формион уворачивается, чтобы не дышать его перегаром.

— Перикл — виновник всех наших бед!

— Тише! — резко окорачивает его Формион. — А не то нам придется выйти подышать свежим воздухом. Тебе вино ударило в голову.

В конце концов, это свадьба, и в такой радостный день вряд ли уместно говорить о чуме — особенно о той самой чуме. Перикл не смог ее предотвратить и сам стал ее жертвой вместе с тысячами других афинян. Пришлось отказаться от запланированного наступления во Фракии, потому что у Афин практически не осталось армии. Нужно было любой ценой спасти флот, без которого город точно погиб бы.

Поначалу для Афин этот год был одним из самых здоровых. Болезнь внезапно обрушилась на Пирей. Пришла она из Египта и не щадила ни слабых, ни сильных, ни стариков, ни детей. Не помогали ни врачи, ни молитвы в храмах. Заболевшие либо умирали, либо выживали, и выздоровевшие верили, что в будущем никакая болезнь не будет для них смертельной.

Болезнь не просто убивала людей. Она погрузила город в хаос. Афиняне грабили, насиловали и убивали, думая, что просто не доживут до наказания. И никто не заботился об охране порядка: в этом не видели смысла. Всем без исключения грозила более суровая кара, и казалось естественным насладиться хоть чем-то в оставшееся время.

Формион прикидывает: юноше в ту пору должно было быть лет четырнадцать. Красивый мальчик легко мог стать жертвой разгуливавших по улицам насильников. Впрочем, вряд ли он вообще осмелился бы выйти из дома: канавы были полны незахороненных тел, которые грызли собаки, пока чума не убивала и собак. Прямо на улицах горели погребальные костры, для розжига использовали сломанную мебель и утварь. И пока одни совершали погребальные обряды, другие бросали в костер все новые тела.

Формион был не единственным, кто отметил, что чума не затронула Спарту. Воинственные спартанцы живут в сельской местности, и им никогда не приходилось в разгар лета сгонять жителей всех деревень в один-единственный город. Возможно, афинянам следовало поступить с деревенскими жителями так же, как с их скотом, который эвакуировали на соседний остров Эвбея.

Вспоминая о бедах прошлого, Формион едва не забывает о нынешней проблеме.

— Перикл… — начинает он, но юноша не дает ему и слова сказать.

— Перикл! Он был ужасным руководителем, бездарным военачальником и просто ничтожеством! Он… отстань от меня!

АФИНСКАЯ ЧУМА

Чудовищная чума обрушилась на Афины летом 430 г. до н. э. По оценкам историков, от нее погиб каждый третий из тех, кто укрывался за стенами города. Массовое захоронение тех времен свидетельствует, что в действительности в городе одновременно свирепствовали две эпидемии, одна из которых представляла собой вспышку мутировавшего тифа. Об афинской чуме мы знаем со слов очевидца: Фукидид жил в то время в Афинах и заболел сам, но выздоровел. Описание чумы в этой главе основано на его «Истории» (2.47.1).

Формион хватает юношу за руку и обменивается взглядами с мускулистым гостем, схватившим дебошира за вторую. Молодой человек принялся кричать, а они заранее договорились, что вышвырнут его из помещения, как только он начнет мешать гостям.

Юноша пытается вырваться и пинает Формиона по лодыжкам, но, поскольку обуви на нем нет, он тем самым делает больно лишь себе самому. Остальные гости стараются на обращать внимания на двух мужчин, несущих к выходу извивающееся тело. Впрочем, кое-чего дебошир добился: почти все уже успели отвлечься от светских бесед, чаш с вином и роскошных блюд и решили, что пора наконец начинать торжественное шествие. Шумная, веселая толпа вываливается из зала во двор.

Велев дебоширу взять себя в руки, Формион присоединяется к процессии и занимает место рядом с невестой, которая, как ему кажется, начала всерьез беспокоиться о том, чем закончится этот торжественный день. Все же она наверняка испытывает облегчение от того, что ждать осталось недолго. Заметив, что Формион вернулся, невеста спрашивает его:

— А чума и правда была такой страшной, как говорил этот человек? Кажется, он очень расстроен…

— Не стоит говорить об этом на твоей свадьбе. Но да, если мне не изменяет память, было страшно. Сын Перикла полагает, будто в этом есть и его вина. Никто его не винит, но он почему-то винит себя сам. Он уже не в первый раз напивается так, что приходится выгонять его.

ПЕРИКЛ МЛАДШИЙ

Сын Перикла и Аспасии не мог стать афинским гражданином по рождению из-за закона, принятого его собственным отцом. Кроме того, Плутарх туманно намекает, что старший Перикл мог домогаться жены собственного сына. Так или иначе, младшего Перикла явно смущало и злило то, что «блуднице он родня» (как выразился поэт Эвполид, см. Плутарх. «Перикл», 24).