Очерки теории идеологий - [47]
В связи с этим было бы полезно проанализировать основные компоненты популизма и объяснить их взаимодействие с точки зрения функционирования идеологий. С этой целью можно посмотреть на понятие популизма с позиции политического антагонизма, пронизывающего любое массовое общество, а также сквозь призму понятий «народ» и «народный суверенитет».
Нужно отметить, что популизм не обделен вниманием со стороны ученых-политологов, но чаще всего данное явление анализируется через конкретную политику и лозунги, которые выдвигаются в обоснование (или сокрытие) реальной политики. В связи с этим было бы интересно посмотреть на логику развертывания популизма как столкновения антагонистических дискурсов элиты и общества. Однако, давая определенное представление о механизмах развития популизма, такая точка зрения не всегда замечает проблемы самоопределения общества как народа, что является отдельной темой размышления, связанной с понятием популизма.
Последнее обстоятельство ставит проблему соотношения народа и народного суверенитета. Неоднозначность последнего показывает, что антагонизм «народ – элита» играет при развертывании популизма скорее идеационную, нежели структурную роль, являясь не столько вектором политического движения, сколько ключевым импульсом осмысления политики.
При этом очевидная «недоразвитость» популизма как идеологии состоит в том, что он не может функционировать в качестве практической политической идеологии. Он не в состоянии выдвигать последовательных и широкомасштабных программ по решению важных политических вопросов. Поэтому анализ конкретных проявлений популизма неизбежно ведет к необходимости обнаружения взаимосвязей популизма с «целостными» или «тотальными» (в интерпретации Манхейма) идеологиями, восприимчивыми к политическому контексту и потому способными приобщаться к популистским конструкциям.
С точки зрения дискурсивного анализа представляется почти невозможным осуществить содержательное и ассоциативное исследование популистских речевых конструкций, так как любая попытка создания смысловой модели популистского дискурса будет перегружена огромным количеством исключений, которые обессмыслят данную модель[39]. Поэтому можно позволить себе отталкиваться от интуитивного предположения, что популизм есть в значительной степени явление, связанное с логикой взаимодействия парной категории «народ – элита» [Mudde, 2004, р. 543]. При этом популизм есть порождение антагонистической дихотомии внутри данной парной категории, хотя этот антагонизм не всегда имеет очевидный характер.
Если остановиться на констатации социальных противоречий между народом и элитой, то будет невозможно понять гетерогенную природу народа в политике популизма[40]. Особенность последнего в том, что его дискурсы «могут возникнуть в любом месте социо-институциональной структуры» [Laclau, 2005b, p. 44]. Популистский дискурс возникает при противопоставлении коллективных интересов, идентифицированных как народные, интересам господствующей элиты, чье действие или бездействие антагонистично народу [Westlind, 1996, р. 54]. Популизм возникает при невыполнении специфических обязательств элиты перед обществом [Laclau, 2005а, р. 120].
Политическая логика действий элиты состоит в том, чтобы представить такое невыполнение как выполнение. Такая подмена удается, если потребности различных социальных групп удовлетворяются в индивидуальном порядке (например, широкое освещение в СМИ открытия новой больницы при неудовлетворительной социальной политике в сфере здравоохранения). Если элита удачно пользуется таким механизмом, ей удается предотвращать возникновение социальных антагонизмов, навязывая общественному мнению логику разнообразия. Там, где элита не способна успешно осуществлять политику адресного выполнения общественных требований, господствует логика однообразия, и антагонизм между элитой и народом выходит на первый план [Laclau, 2005b, p. 36–37]. В этом случае популизм апеллирует к глобальному политическому субъекту, который способен охватить все множество общественных потребностей [Laclau, 2005а, р. 116]. Поэтому дискурс популизма не следует искать в контексте какого-либо конкретного призыва к народу. Его можно гораздо яснее обнаружить там, где логика однообразия очевидно доминирует над логикой разнообразия.
В связи с этим популизм можно обозначить как «своего рода общую валюту в которую могут быть конвертированы проблемы большинства политических брендов» [Canovan, 1984, р. 314]. Подобная трактовка популизма помогает преодолеть сложности его содержательного анализа, так как данное содержание может иметь столь различный характер, что само объединение такого разнообразия под единым понятием «популизм» становится бессмысленным[41]. Кроме того, необходимо преодолеть интуитивное отождествление популизма с задворками политического мейнстрима, ибо в настоящее время популизм все больше и больше превращается именно в этот политический мейнстрим даже в странах развитой либеральной демократии. Это стало результатом как растущей коммерциализации наиболее популярных СМИ, так и усиливающейся «когнитивной мобилизации» более образованных слоев населения. Проникновение в большую политику партий-аутсайдеров, которые подвергают популистской атаке традиционный политический истеблишмент, заставляет ведущие партии разворачивать собственные популистские дискурсы [Mudde, 2004, р. 550, 563].
Выступление на круглом столе "Российское общество в контексте глобальных изменений", МЭМО, 17, 29 апреля 1998 год.
Когда Геббельс создавал свое «Министерство пропаганды», никто еще не мог предположить, что он создал новый тип ведения войн. В XXI веке войны приняли новый облик. Война превратилась не только в противостояние военной силы, но и в войну информационных технологий.Сегодня любая война начинается с информационного «артобстрела». Зачем завоевывать страну силой оружия, сталкиваясь с сопротивлением и неся потери? Ведь можно подчинить ее изнутри, силами ее же граждан. Это и есть конечная цель, глобальная стратегия информационной войны.
Книга шведского экономиста Юхана Норберга «В защиту глобального капитализма» рассматривает расхожие представления о глобализации как причине бедности и социального неравенства, ухудшения экологической обстановки и стандартизации культуры и убедительно доказывает, что все эти обвинения не соответствуют действительности: свободное перемещение людей, капитала, товаров и технологий способствует экономическому росту, сокращению бедности и увеличению культурного разнообразия.
Феноменом последних лет стал резкий рост массовых протестных выступлений в разных странах мира. На смену череде «оранжевых революций» пришли «революции 2.0», отличительная черта которых — ключевая роль Интернета и социальных сетей. «Арабская весна», «Occupy Wall Street», «Болотная площадь», лондонские погромы, Турция, Бразилия, Украина… — всюду мы видим на улицах молодежь и средний класс, требующий перемен. Одна из точек зрения на эти события — рост самосознания и желание молодых и активных участвовать в выборе пути развития своих стран и «демократический протест» против тирании и коррумпированных элит.
Конфликт вокруг Западной Сахары (Сахарской Арабской Демократической Республики — САДР) — бывшей испанской колонии, так и не добившейся свободы и независимости, длится уже более тридцати лет. Согласно международному праву, народ Западной Сахары имеет все основания добиваться самоопределения, независимости и создания собственного суверенного государства. Более того, САДР уже признана восьмьюдесятью (!) государствами мира, но реализовать свои права она не может до сих пор. Бескомпромиссность Марокко, контролирующего почти всю территорию САДР, неэффективность посредников ООН, пассивность либо двойные стандарты международного сообщества… Этот сценарий, реализуемый на пространствах бывшей Югославии и бывшего СССР, давно и хорошо знаком народу САДР.
Книга историка и социолога Бориса Кагарлицкого посвящена становлению современного государства и его роли в формировании капитализма. Анализируя развитие ведущих европейских империй и Соединенных Штатов Америки, автор показывает, насколько далек от истины миф о стихийном возникновении рыночной экономики и правительстве, как факторе, сдерживающем частную инициативу. На протяжении столетий государственная власть всей своей мощью осуществляла «принуждение к рынку».В книге использован широкий спектр источников, включая английские и американские периодические издания XVIII и XIX века.
В классической работе выдающегося американского исторического социолога Баррингтона Мура-младшего (1913–2005) предлагается объяснение того, почему Британия, США и Франция стали богатыми и свободными странами, а Германия, Россия и Япония, несмотря на все модернизационные усилия, пришли к тоталитарным диктатурам правого или левого толка. Проведенный автором сравнительно-исторический анализ трех путей от аграрных обществ к современным индустриальным – буржуазная революция, «революция сверху» и крестьянская революция – показывает, что ключевую роль в этом процессе сыграли как экономические силы, так и особенности и динамика социальной структуры. Книга адресована историкам, социологам, политологам, а также всем интересующимся проблемами политической, экономической и социальной модернизации.
Роджер Скрутон, один из главных критиков левых идей, обращается к творчеству тех, кто внес наибольший вклад в развитие этого направления мысли. В доступной форме он разбирает теории Эрика Хобсбаума и Эдварда Палмера Томпсона, Джона Кеннета Гэлбрейта и Рональда Дворкина, Жана-Поля Сартра и Мишеля Фуко, Дьёрдя Лукача и Юргена Хабермаса, Луи Альтюссера, Жака Лакана и Жиля Делёза, Антонио Грамши, Перри Андерсона и Эдварда Саида, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предметом анализа выступает движение новых левых не только на современном этапе, но и в процессе формирования с конца 1950-х годов.
В монографии проанализирован и систематизирован опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах, начавшегося в середине XX в. и ставшего к настоящему времени одной из наиболее развитых отраслей социологии власти. В ней представлены традиции в объяснении распределения власти на уровне города; когнитивные модели, использовавшиеся в эмпирических исследованиях власти, их методологические, теоретические и концептуальные основания; полемика между соперничающими школами в изучении власти; основные результаты исследований и их импликации; специфика и проблемы использования моделей исследования власти в иных социальных и политических контекстах; эвристический потенциал современных моделей изучения власти и возможности их применения при исследовании политической власти в современном российском обществе.Книга рассчитана на специалистов в области политической науки и социологии, но может быть полезна всем, кто интересуется властью и способами ее изучения.