Общественная миссия социологии - [58]

Социологический анализ субъективности – это стремление выявить и описать «зону согласия», например, общественного мнения, потребительского спроса, а также причины и масштабы расхождений оценок «одной и той же ситуации» разными социальными категориями. Если, например, предметом исследования являются взаимоотношения между мастером и рабочими, то, соглашаясь, что во многом они зависят от того, как эти субъекты интерпретируют ситуацию, социолог «не лезет в душу», а исходит из предположения, что интерпретации каждой из сторон не произвольны и не беспредметны, а отражают те требования и условия, которые существуют вне их и независимо от них. Ни мастер, ни рабочие не могут изменить свои обязанности, режим работы, условия и оплату труда, но социолог может доказать, что такие изменения необходимы для улучшения сотрудничества, а значит, и повышения эффективности производственной деятельности. Такого рода изменения, называемые социальными технологиями, и есть практический вклад социологии, без преувеличения, в современную цивилизацию. На производстве – это теория человеческих отношений, обоснование свободных графиков работы, отказа от конвейера, надомный труд и др. Сюда же можно отнести и социологические разработки компенсаторных процедур, моделей удовлетворенности трудом, мотивационно стимулирующих механизмов и многое другое.

Что же касается перестройки «интерпретационных схем участников взаимодействия», что ставят во главу угла феноменологи, то, во-первых, эта проблема имеет междисциплинарный характер, а, во-вторых, такое воздействие часто оказывается манипулятивным и усиливающим отчуждение, если при этом объективные параметры ситуации не подлежат изменению.

Таким образом, феноменологическая критика «детерминистской социологии» не только не помогает обнаружить и устранить некоторые изъяны номологической методологии, но в конечном счете ставит под сомнение само существование социологии как науки. «Мир субъективности» – это, безусловно, область психологических исследований; естественный язык как средство для выражения постигаемого – предмет лингвистики; «социальный язык» – нечто не вполне определенное, и тогда у социологии остается только «вторичное реконструирование», т. е. воспроизведение описаний, того, как сами участники конструируют социальные явления. Даже если бы это удалось осуществить и каким-то образом избежать психологизации социального мира, не понятно, что делать с такими данными, – разве что действительно «открывать людям глаза», но это успешно делает религия и психотерапия.

Четвертый этап – постмодернистский. Постмодернизм, возникший в конце XX в., не пошел по пути «отрицания отрицания» с сохранением достигнутого, наоборот, он еще более радикализировал претензии к «унаследованному инструментарию и теориям». Предшествующая социология обвиняется в «полицеизме», а вся современная гуманитаристика в том, что «моделировала мир в первую очередь как объект администрирования»[233]. По словам одного из ведущих представителей данного течения Зигмунда Баумана, «постмодернизм и есть, в сущности, закат проекта – такого Суперпроекта, который не признает множественного числа»[234]. Мир утратил уважение к проектам совершенного общества. Полякам, отмечает автор, пришлось больше, чем другим, познакомиться с «двумя наиболее амбициозными воплощениями такой проектантской мании: тысячелетним Рейхом и райским садом коммунизма»[235]. Да, это так, хотя опыт других народов в этом отношении не меньший. Но с методологической точки зрения вопрос все-таки в том, что отрицается – «некоторые проек ты» или «любые проекты». Например, в послевоенной Европе осуществлялся план Маршалла, послевоенной Германии – проект Экхарда, современная Поль ша строит открытое демократическое общество, рыночную экономику – но не путем проб и ошибок.

Онтологические основания постмодернизма в целом синкретичны, в них можно обнаружить отзвуки разных идей, компоненты взаимоисключающих теорий. По Ж.-Ф. Лиотару, постмодерная эра характеризуется двумя основными чертами: 1) отказом от поиска истины, понимания знаний как фрагментов «множества различных языковых игр, специфичных для конкретных областей науки или социальной жизни»[236]; 2) переходом от денотативных языковых игр к техническим, в которых суждения оцениваются не по их истинности, а потому, насколько они полезны и эффективны. Обществоведу понятно, что такие «фрагменты», как отказ от поиска истины, взяты из философского агностицизма, полезность суждений – из прагматизма и т. п.

Призвание социологов и философов, по мнению постмодернистов, в оглашении, выговаривании, умолчании, в освобождении от жрецов «исторической, социальной, культурной и какой там еще необходимости»[237]. Эти дисциплины, подводит итог З. Бауман, «не соблазняют обещаниями мудрости, которая устранит, наконец, неуверенность и неопределенность; но учат, как мудро жить в условиях неопределенности»[238]. Такую позицию можно приветствовать, но только при условии, что социолог не превращается в проповедника или журналиста, а профессионально выполняет свою работу, т. е. проводит исследования. А это значит, что он не отвергает необходимость, а познает ее, не «учит жить», а выясняет причины неопределенности и предлагает обществу и власти способы ее преодоления.