Общественная миссия социологии - [56]

.) разрешается, если мы сознательно принимаем точку зрения, формулируем ее и всегда помним, что эта лишь одна из множества точек зрения и, сколько ни поднимай ее до уровня теории, проверке она не поддается»[215]. Напрашивается сравнение с мыслью М. Вебера о том, что «подлинное мастерство (историка) проявляется в том, что известные факты соотносятся с хорошо известными точками зрения и между тем создается нечто новое»[216]. Следовательно, Вебер имеет в виду, что историк не может ограничиться, например, чисто дискрептивной спецификацией событий, «вопрекизмом» или нарочитым эпатажем, типа «новой хронологии»[217] Фоменко и К°, а должен ориентироваться на «нечто новое» как творческий процесс. Сам Вебер, не соглашаясь с Марксом по фундаментальным вопросам, в том числе и относительно революционного преобразования общества, писал: «Так называемое «материалистическое понимание истории» в старом гениально-примитивном смысле «Манифеста Коммунистической партии» господствует теперь только в сознании любителей и дилетантов»[218]. Но вместе с тем отмечал, что «Капитал» Маркса делает «историческим индивидуумом» не то, что он – вид «литературной продукции», а «нечто прямо противоположное – то совершенно неповторимое «духовное содержание», которое «мы» в нем обнаруживаем»[219]. Эти слова – один из образцов методологической критики, которая в отличие от идеологически заангажированного критицизма сохраняет и находит достойное место идеям предшественников.

2. Термин «историцизм» К. Поппер характеризует остенсивно, используя прием, известный в логике как «сходный с определением», т. е. через указание некоторых признаков, таких как холизм, утопизм, вера в необходимость, фатализм и т. д. Из контекста ясно, что отвергается сама возможность номологического знания о социальной реальности. Достаточно познакомиться со списком «историцистов», в который помимо социологов Конта, Милля и других включены философы Платон и Аристотель, Кант и Гегель, Декарт и Рассел, историки Макиавелли и Тойнби; Хайек добавил экономистов Маршалла и Кейнса, физиков Ньютона и Эйнштейна, биологов Моно и Нидэма и др. Объединив всех их (а перечень можно увеличить многократно) прудоновским термином «нищета» (чего – духа, мысли, методологии) авторы поставили под сомнение всю предшествующую культуру человечества. Это можно было бы понимать как призыв к «революции в обществоведении», если бы не столь явная идеологическая, т. е. вненаучная, цель исследования. Но, как ни странно, и эта цель оказалась не достигнутой из-за эффекта «двойного смещения». Во-первых, Поппер использовал метод «гребенки» вместо, скажем, «клина», т. е. решил «вымести» всех сторонников номологии, а не прояснить противоречия между ними в понимании общественных законов. Тем самым невольно вписал «материалистическое понимание истории» в широкий контекст гуманитаристики. Во-вторых, и это главное: он не попытался проанализировать, как и почему возникает вульгаризация категории закона в том направлении, которое можно назвать «номологическим волюнтаризмом». Нельзя не согласиться с мнением профессора Г. П. Давидюка: «Социология, не имеющая раздела о законах, не имеет права называть себя наукой»[220]. По этой причине идеи Поппера не нашли поддержки у большинства социологов Запада даже в разгар «холодной войны», когда это могло бы служить важным признаком лояльности.

В книгах Ф. А. Хайека «Дорога к рабству», «Основной закон свободы» и в наиболее методологической – «Пагубная самонадеянность» опровержение номологизма осуществляется на другом материале и с несколько иных позиций. Основной тезис автора, что «расширенный порядок сложился не в результате воплощения сознательного замысла или намерения человека, а спонтанно»[221], ведет к отрицанию опережающего отражения, антиципации (предвосхищения) идеального. «Пагубная самонадеянность», по Хайеку, это и есть высокомерные притязания разума на познание общественных законов и их использование в прогностической и проективной деятельности человека. Рыночные механизмы, действующие на основе «рассеянного знания» и конкуренции, безусловно, эффективны и обеспечивают самоорганизацию, в частности в сфере предпринимательства, малого бизнеса. Однако сомнительной представляется их абсолютизация: ведь даже крупные производственные объекты, например плотины, дороги, заводы, невозможно создать на основе только частной инициативы, не говоря уже о социально-культурной сфере или решении глобальных проблем.

Скандальный характер приобрело утверждение Хайека: «Нас не должны волновать проблемы будущих поколений, они сами о себе позаботятся». Но именно такой вывод и напрашивается из его «эволюционной эпистемологии»: потомки получат то, что получат, т. е. плоды спонтанного порядка. При гиперболизации рыночных механизмов логичным является запрет на нереципрокные формы обмена: не делай ничего тому, кто не может оказать ответную услугу или заплатить.

Неубедительными представляются претензии Хайека к социологической терминологии. По его оценке, «социальное» «стало самым бестолковым выражением во всей нашей моральной и политической лексике»