Обратная сторона тарелки - [10]
Гипермаркет располагался на окраине города в бывшем громадном заводском сборочном цехе. Его отчистили, отмыли, обили снаружи нарядным сайдингом и развесили яркие рекламные щиты.
Внутри поломали все перегородки. Пустили резиново шелестящий, навевающий свежие сквознячки эскалатор, включили приятную музыку. Подпёрли высокие потолки гигантскими колоннами из прозрачного пластика. Колонны были полые внутри: в них насыпали муляжи бананов, апельсинов, румяных яблок, сосисочных гирлянд, конфет. Мягкие игрушки, воздушные шары, разноцветные мячики. Казалось, крыша парила в воздухе на связках сосисок, на конфетных столбах и на фруктовых спиралях.
В торговом зале всегда стоял ровный гул от кондиционеров, холодильных камер, ненавязчивой радиорекламы и тысяч голосов. Это был самый большой торговый центр города, и стоянка всегда была забита дорогими машинами. Служители бегали рысью, не успевая подбирать брошенные всюду проволочные тележки.
Как мотыльки на тёплый свет, сюда робко тянулись и простые граждане. Конечно, они не могли позволить себе затариваться целыми тележками. Мечтательно бродили среди сверкающих витрин, долго выбирали, приценивались и брали самую тонкую пластинку сыра или ветчины. И, досыта покатав детишек на бесшумной дорожке эскалатора, уходили в дождь и промозглую тьму счастливые, обогретые и обласканные, чувствуя себя прикоснувшимися к европейскому шику и сервису, будто за границей побывали. Даже пьяные здесь боязливо и смущённо приглушали мат. Товарки толкали их локтями: «Ты чо?» — «Да я ничо…»
Вот сюда подъехала Алёна, чтобы купить бутылку вина и свечи: она любила ужинать в романтической обстановке. Спрыгнула из машины, больше похожей на танк, и сама была похожа на танкиста в кожаной узкой, мокро блестевшей куртке и короткой юбке.
Недалеко от входа толпилась стайка нахохлившихся девушек. Как сказал бы классик, их одежда и поведение не давали сомнения в роде их занятий. Все они сильно продрогли, и то и дело заскакивали греться в тамбур, и грелись как цыплята под тепловыми пушками.
Тут же у туалета стояла большеглазая девушка, такая молоденькая, что к ней хотелось обратиться: «Дитя моё!» В руках она держала расплывшуюся от дождя серую картонку. На картонке мутная фотография ребёнка и умоляюще, коряво, наспех начертано шариковой ручкой: «Помогите! Дайте сколько можете!»
Вот же оно, доброе дело! Алёна вынула из кошелька, как наказывал Учитель, не глядя первую попавшуюся купюру (500 долларов!) — и втиснула девочке в кулачок.
Гревшаяся, пританцовывающая неподалёку тонконогая девица в меховой кофте крикнула: «Хомяк, на фальшивку купилась? Сто пудов, деньги из банка приколов!»
И та же Меховая Кофта крикнула:
— Атас, менты!
Набившиеся в тамбур девушки брызнули в разные стороны, но румяные упитанные мужики в камуфляже легко их перехватывали и заталкивали в открытый зев подъехавшего к ступенькам микроавтобуса. Большеглазую девушку с её картонкой тоже потащили к микроавтобусу.
— С ума сошли? Её-то за что? — Алёна вцепилась в девочку. Ей наподдали такого здоровенного леща, что она споткнулась и раскровенила лицо о дверцу автобуса.
Выроненную Алёнину сумочку топтали девицы. Они покорно лезли в салон и кутали головы полами курточек. Последнее, что увидела Алёна: как охранник, хорошо разбирающийся в дорогих дамских сумочках, огляделся и сунул её за пазуху.
Как был прав папа насчёт телефона, который нужно всегда носить на себе в потайном месте. Чуть что — звонок другу.
Телефон вместе со змеиной сумочкой присвоил охранник. Погоди же, Алёна его запомнила в лицо. Сейчас полиция во всём разберётся. Вот ведь микроавтобус никуда не ушёл, а встал в тёмный уголок.
В окошко видно было, что подъехал, переваливаясь, другой помятый автобус, за ним джип. Из джипа выскочил мужичок, поздоровался за руку с главным Камуфляжем. Дружески закурили.
Девушек цепочкой начали переводить в автобус. Алёна рванулась к полицейскому.
— Это ошибка! Меня случайно!.. Да пусти же, хамло!
Беседующие с некоторым изумлением воззрились на неадекватную девицу с расплывшимся на пол-лица (от удара о дверцу) фиолетовым синяком.
Отвернулись и продолжили пыхать сигаретами. Алёну затёрли плечами другие девушки, впихнули в автобус.
— Ты чего волну гонишь?! Конкретно из-за тебя всем вставят по это самое. Кто-нибудь эту овцу, по ходу, знает? Хомяк, она с тобой перетирала?
— Да рыжовская она, новенькая, — лениво рассуждала Меховая Кофта. — Рыжов тот ещё садюга, от него не первая ноги делает. Только он тебе потом эти ноги выдерет. Одну в хавальник воткнёт, а другую в…опу. Усекла?
Меховую Кофту вместе с группкой девушек высадили по дороге. Алёна, девочка по кличке «Хомяк» и ещё три малолетки долго тряслись в мятом автобусе, пока он не остановился на окраине у пятиэтажки.
Ввели в тёмную квартиру на первом этаже и захлопнули за ними дверь, повернули ключ. В квартире застоялся тяжёлый сырой запах табака. Окна зарешёчены. Малолетки были так измучены, что тут же разбрелись по комнатам. Повозились, скидывая мокрые куртчонки-юбчонки, и повалились спать, не включая свет.
Квартира была пустая, только в каждой комнате стояло по широкой кровати, задёргивающейся простынями. В дальней комнатке, в которую прошла Хомяк, Алёна с удивлением обнаружила детскую кроватку и коробку с парой сиротливых игрушек.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.