Обманутая, но торжествующая Клио - [29]

И все это — на фоне многочисленных предприятий, энергичных, порой раздражавших современников действий, грандиозных замыслов. Василий Иванович Анучин (1876–1942), наверное, к концу своей жизни не мог не чувствовать огромной усталости от пережитого, неудовлетворенности от нереализованного. Впрочем, это, вероятно, было следствием отсутствия таланта при нелегком характере, неизменно приводившем к конфликтам с окружающими людьми. Помимо усталости было и нечто такое, что заставило его отчаянно покинуть любимый сибирский край, с которым он связывал свои честолюбивые надежды, устроиться скромным преподавателем физической географии в Самарканде и молчать, долгие годы молчать.

Впрочем, не всегда. Сохранился ряд документов, характеризующих странный эпизод в жизни Анучина первых послереволюционных лет.

21 марта 1921 г. Томская губернская чрезвычайная комиссия сообщила Ф.Э.Дзержинскому о том, что два дня назад гражданин Анучин обратился в ЧК и в губернский партийный комитет. Суть обращения заключалась в следующем. Некое доверенное лицо белогвардейского барона Унгерна доставило ему письмо последнего. В этом письме от имени военного командования Анучину предлагалось "принять на себя тягостное бремя управления Сибирью", став "Президентом Республики Сибири или Председателем Совета Министров, в зависимости от Конституции" будущего государства. Но не только предложение оказалось поразительным. Поражали аргументы, которые приводил Унгерн: "А) Вы, за смертью Г.Н.Потанина, единственный человек, широко популярный в Сибири. Вас знают буквально от Урала до Камчатки и от Монголии до Лед[овитого] океана.

Б) При последних передвижениях наших частей по Сибири мы осведомились, что Вас знают и о Вас любовно говорят в самых глухих деревнях.

В) С Вашим именем сильно считаются и Вам лично готовы доверять наши друзья американцы.

Г) К Вам с глубоким уважением относится наш враг В.Ленин.

Д) Ваша идея об Азиатской Федерации имеет много друзей и горячих сторонников в Корее, Монголии, Китае и Индии.

Е) Вы единственный, кто может объединить вокруг себя многих.

Ж) Ваш отказ повлек бы за собой все ужасы министерской чехарды жадных до власти, но ни на что творческое не способных людей"[133].

Ответ Анучина Унгерну был полон достоинства: "Оставаясь при мысли, что применением насилия можно породить только новое насилие, что штыком и пулеметом можно только разрушать, но не создавать, я, естественно, не могу разделять надежд на вооруженное восстание, хотя бы и успешное.

По существу переданного Вами предложения я считаю долгом дать категорический ответ и сообщить, что абсолютно не пригоден на предлагаемую роль и отказываюсь от нее — по той причине, что я совершенно отошел от политической деятельности с намерением никогда к ней не возвращаться"[134].

Томская губернская ЧК немедленно провела оперативную работу по сбору сведений об Анучине. Оказалось, что Анучин — "человек способный, обладает большими познаниями, но склонен к прожектерству и с большим неудовольствием относится к тому, что ему пришлось сойти с политической и общественной арены… Анучин склонен ко всяким неожиданным поступкам. В настоящее время он творит новую религию — "твори радость""[135].

По распоряжению Дзержинского копии писем Анучина и барона Унгерна "для сведения" были направлены всем членам ЦК ВКП(б), в том числе Ленину, на "хорошее" знакомство с которым Анучин ссылался при встрече в ЧК[136].

К сожалению, нам не удалось обнаружить продолжения "дела" о "президентстве" Анучина в "Республике Сибирь". Но одним из его последствий стала постановка его героя "на учет" в Томской губернской Ч К. Было ли действительно обращение барона Унгерна к Анучину? Ответить на этот вопрос сложно, т. к. подлинника его письма обнаружить не удалось, хотя он, как можно понять, существовал. Если было такое обращение, то фактический "самодонос" Анучина мог стать его реакцией на возможную провокацию со стороны ЧК, которая, как показывают документы, отсутствовала. С другой стороны, мы вправе предположить, что это мог быть один из тех "неожиданных поступков", о которых сообщалось в письме Томской губернской ЧК. Во всяком случае, в военно-политической обстановке 1921 г. предложение барона Унгерна выглядит довольно странно, особенно если учесть, что в его основе — не суть будущей государственной деятельности Анучина, а его собственная характеристика, которая могла быть "автохарактеристикой", призванной привлечь к себе внимание.

Сохранились автобиографические воспоминания Анучина за этот и еще один, более поздний, периоды жизни. Если верить им, в марте 1922 г. произошло его "единственное, но очень тяжелое по последствиям столкновение с Советской властью". Человек, по его собственному свидетельству, сидевший при царской власти 17 раз в тюрьме и 7 раз отбывавший ссылку, на одной из партийных конференций обвинил начальника секретной части Томской губернской ЧК в распродаже белогвардейцам нескольких вагонов военного снаряжения. Якобы после этого последовал немедленный арест. "Или меня вызывали к следователю только для того, чтобы ложно сообщить, что моя жена уже вышла замуж. Или под вечер ко мне являлся кто-нибудь из Чека и сообщал, что, согласно приговора, утвержденного Москвой, я сегодня буду расстрелян". "Меня несколько раз били, — свидетельствовал Анучин. — Мне рукоятью нагана вышибли шесть зубов. В декабре при сорокоградусном морозе вынули на всю ночь раму из камеры…"