Облдрама - [70]

— Нехорошо, — согласился Шагаев. — Дали парню роль, он учит текст, ломает голову, как сыграть, переживает — это же всем видно. А о нем забыли: ни репетиций, ни объяснений, никто не поинтересовался, «извини» — элементарно не сказал. Между прочим, затрачивается он, только впустую получается… и опять же выходит виноват. А кто он такóй, в самом деле? Горский протрезвел и…

— Может, нам оставить сейчас эту тему, — взмолился директор, — честное слово, Дима, она неуместна.

— Простите, — прервал Шагаев, — я ваших игр не понимаю, и вникать в них не собираюсь. Выбрали — терпите, я не напрашивался. Очень легко нам упрекать в безответственности других, особенно молодых, от которых ничего не зависит.

— Зависит, Дмитрий Олегович, и многое, — твердо сказал Троицкий. — Говорю прямо: молчать не буду. Скажем, что я такого совершил в театре преступного, что меня обходят?.. Боятся остановиться, заговорить со мной.

— Ну, не смешите нас, Троицкий, — искренно недоумевал Уфимцев.

— Совсем это не смешно, Игорь Станиславович. Уж я не знаю, за что вы меня похвалили, но всеобщим посмешищем сделали…

Директор охнул, перестал бегать и, бледный, опустился на стул.

— Я вам, конечно, благодарен, — продолжал Троицкий, глядя на Уфимцева, — вы меня поддержали… Но своего мнения, даже в угоду вам, я не изменю. Пусть я буду человеком неудобным, считайте меня максималистом — не умею я приспосабливаться. Не мешает тот, Михал Михалыч, кто ничего не хочет… Я, наверное, мешаю…

— Слушайте, Троицкий, — снова заговорил главный, не переставая чертить, — я вас понимаю, идите, репетируйте. Михал Михалыч вам поможет, и будем смотреть. Что сейчас загадывать, когда нам и самим еще не всё ясно.

— Хорошо. Я только прошу, чтобы мне позволили сыграть так, как я хочу. И еще, мне нужно знать, буду я играть в очередь с Горским или нет?

Михаил Михайлович и директор переглянулись.

— Будете, — пообещал главный.

Уходя, Троицкий слышал, как за дверью Михаил Михайлович сказал: «Я вас предупреждал».

«Ладно, — решил Троицкий, — надо еще раз попробовать! Но уж репетиции так репетиции. Надо идти к Ольге Поликарповне, она, вроде, баба стоящая, и убедить ее сыграть наши сцены по-другому — не так, как они идут в спектакле, а как я их понимаю. Надо, надо! Пусть! Еще раз!»

ХXVI

На трамвайной остановке толпился народ. Трамваи подходили редко, и уже переполненными. С трудом разжимались сдавленные телами автоматические двери, и кто-то из очереди, лихорадочно потолкавшись в немые неподвижные спины, чертыхаясь, отступал. Троицкий оглянулся на прибывавшую толпу и пошел пешком.

Идти до дома Вольхина было довольно далеко, но так хоть дурацкие мысли не задерживались в голове. У почты он вспомнил о письме Алены. Их отношения запутались окончательно. Он даже стал думать: не обман ли это? Может быть, и тут они всё себе придумали? Об Инне он изо всех сил старался не вспоминать. Он гнал эти мысли, отшвыривая от себя, как соседскую обувь, разбросанную в прихожей. Иначе муть поднималась в душе — ненависть вперемежку с нежностью. «Зачем ей со мной было так? Зачем?» — машинально бормотал он.

— Вы?

Навстречу ему шла знакомая из Новой Руссы. Он остановился, глядя, как она медленно приближалась к нему и, по мере того, как узнавала, замедляла шаг.

— Инна…

— Я Саша.

«Конечно, я знаю, — бормотал он, — её увел Шагаев, урвал своё, отбил опять». Руки сами собой потянулись и обняли Сашу как родную. Слёзы (откуда?) стояли в глазах, и понадобилось большое усилие, чтобы удержать их в себе, проглотить, осушить в паузе глаза, и как ни в чем не бывало, отстранившись, посмотреть ей в лицо.

— Это какое-то чудо, что мы снова встретились, — легко, по-дружески заговорил Троицкий, будто они были знакомы тысячу лет.

Саша, молча, посматривая на него, быстро стянула с руки варежку и снова надела.

И вдруг он стал расспрашивать её о «Пирожковой»: какие там пекут пирожки, её самые любимые, за каким столиком обычно она обедает. Часто она там бывает? Как выглядит «Пирожковая» летом? Там тихо и тенисто или солнцепек и людно? Какая часть улицы видна из окна? Любит ли она сидеть там в буден день или предпочитает воскресную сутолоку? Ему всё было интересно. Хотелось представить там всё таким, как оно виделось местным завсегдатаям, обжиться там, укорениться, и естественным образом переместиться от «Пирожковой» к Дому культуры, где под капéль сосулек, охи и вздохи Инны, ему почудилось в её лице, жмурившейся на солнце, блаженство. Лицо Инны — еще до того, как он узнал о её возвращении к Шагаеву, Инны — до того, как она вообще сошлась с ним, Инны — еще до Н-ска, той Инны — еще свободной, открытой, смелой, любимой и готовой полюбить, может быть, именно такого парня, как он, Троицкий.

— А я до праздников уже никуда не уеду. Я болею, и вот лечусь дома.

— Вы очень больны? Я хочу сказать, вам категорически нельзя выходить из дома или изредка можно?

— Можно, — тихо ответила Саша.

— А сейчас вы куда?

— В поликлинику.

— Я вас провожу.

— Не надо. Это здесь, за углом. Я сама.

— Ну, хорошо. А из поликлиники куда?

— Домой.

— А между поликлиникой и домом? Не зайдете ко мне? У меня к вам дело очень важное. Ведь театром вы интересуетесь?