Облдрама - [68]
Троицкий застыл, чувствуя, как весь холодеет, краска стыда залила лицо. Раздались смешки.
— Да, кстати, Троицкий, вам сказали, чтобы вы зашли после репетиции к директору?
Тот поспешно кивнул, буквально вжимаясь в шаткий скрипучий стул.
— И я хочу, чтобы все это поняли, — продолжал главный, — и крепко задумались. Тратитесь мало, а действие стоит. В этом я должен согласиться с Михал Михалычем, надоело. Нам нужны ваши затраты, заглатывать надо событие яростно, чтобы до печенок добралось. Это вас касается, Рустам… как вас по батюшке?
— Меня? А что я?
— Хохоту много.
— Так не я же смеюсь, публика.
— Ты дурака не валяй, — поддержал главного Михаил Михайлович, — тебе давно говорили, чтоб ты это прекратил.
— А что я такого делаю? — притворно загундосил Рустам, обращаясь к артистам.
— Что делаешь? — взорвался Михал Михалыч. — Положительные герои играют, играют и никаких аплодисментов. Ты выходишь… отрицательный… и каждая реплика на аплодисментах.
— А что же мне делать прикажете, Михал Михалыч?
— Играй хуже! — рявкнул он.
— Ну вот, теперь и хорошо играть — плохо, — заворчал себе под нос Рустам довольный таким разносом.
— Надеюсь, вы все меня поняли и мне больше не придется возвращаться к этому разговору. Очень бы мне хотелось, чтобы в дальнейшем я не испытывал сопротивления, и вы… вас много, очень много… шли бы за мной послушными рядами.
— Как скот на бойню, — процедил сквозь зубы Шагаев.
— Имейте в виду, никакими анонимками вы не заставите меня отступить от своих принципов. Я разгоню театр, но научу вас работать. А доведете, уеду, меня давно два крупных театра зовут.
Труппа безмолвствовала.
— Все свободны, — закончил репетицию главный.
— Ну, я тебя поздравляю, — схватил Рустам за руку Троицкого, — всем нос утер.
Троицкий что-то промямлил, вытащил из его цепких пальцев руку и, стараясь ни на кого не смотреть, быстро пошел по коридору в кабинет директора.
— Награду идет получать, — услышал он у себя за спиной голос Фимы.
— Заслужил, — подыграл Рустам.
— Еще бы, такое событие заглотить.
— А что ты думаешь, — сокрушенно посетовал Рустам, — если ты сегодня событие не заглотишь, то, смотри, могут завтра заглотить тебя.
— Выскочка.
Троицкий обернулся. Фима с откровенной издёвкой смотрел ему вслед, и что-то горячо нашёптывал в ухо Рустаму. Одним прыжком Троицкий нагнал его, сбил, и они покатились по полу прямо под ноги Ланской. Она, опешив, отпрянула, но минуту спустя уже смеялась, глядя, как сконфуженные Фима и Троицкий поднимаются с четверенек, по-бойцовски сжимая кулаки.
— Холуй, шпана, — услышал Троицкий бурчанье Фимы.
— Серёжа. — Инна едва успела его перехватить. — Ты меня избегаешь, почему?
Он был готов к чему угодно, но не к такому бесхитростному вопросу, который могла задать только любящая, но виноватая женщина, ищущая примирения.
Троицкий вдохнул запах её духов, слишком хорошо ему знакомый. Кровь ударила в голову.
— Я? Нет, с чего ты взяла?
Он едва смог ей ответить небрежной дежурной фразой, во рту у него всё сразу пересохло. Видно, взгляд его был такой откровенный, одновременно обожающий и потерянный, что Инна удержалась от дежурной фразы, которой собралась было тоже отделаться от него.
— Значит, мне показалось. Мы… — Инна дотронулась до его руки, и он тут же машинально завладел ею, — … мы тут собрали немного денег, местком помог, дирекция… для семьи Сени. Им сейчас трудно. Ты не смог бы взять это на себя… отнести их его жене? — говоря всё это, она стояла совсем близко и отважно смотрела ему в глаза.
Троицкий не замечал, как больно сжимал ей ладонь, чтобы унять волнение, но и она будто не чувствовала боли — не вскрикнула, не отняла руку, не опустила глаза. Она принимала в себя его взгляд, бледная, закусив губу, с болью и нежностью.
— Хорошо, я отнесу.
— Деньги вот тут в конверте. И не держи на меня зла…
Она вдруг потянулась к нему, взяв левой рукой за щеку, как это делают с малышами, и поцеловала. Он тут же обнял её. В любую минуту здесь мог пройти кто угодно. Он даже хотел, чтобы их вместе увидели. И если бы это был Шагаев — еще лучше, он с наслаждением бы влепил ему пощечину.
— Как же наши репетиции? Пал Сергеич спрашивал. Могу я договориться с ним, скажем, на завтра?
— Можешь, — пыталась освободиться от него Инна.
— Когда мне тебя ждать? После репетиции, в три, хорошо?
Она кивнула, упираясь ему в грудь и, наконец, выскользнула из его рук. Сделала два шага и обернулась:
— Завтра?.. Нет, подожди. Дима пишет доклад для конференции…
— У нас найдется, чем заняться и без него.
— Нет, понимаешь… — Она была в нерешительности. — Нет, так нельзя, я, пойми меня, не должна… или, нет, я должна ему помочь, приготовить обед… Я не могу его бросить одного. Давай отложим на день-два, хорошо? Ещё раз спасибо… и от Димы тоже, — и она почти побежала, не оборачиваясь, чтобы сразу поставить точку в их разговоре.
