Облдрама - [58]

Он зевнул и осторожно потрогал шею и голову, словно проверяя, на месте ли они.

— Что приснилось? — снял с вешалки плащ Троицкий.

— Черт знает что. Даже не помню, с чего началось, — Вольхин задумался. — Вдруг тишина. Все молчат. Но я знаю… мне отрубят голову.

— Действительно, чертовщина какая-то, — отозвался он и заторопил: — Ты только одевайся, по дороге доскажешь.

— Самое интересное, что мне её благополучно отрубили. Кажется, я помню даже, как она покатилась по комнате. И я подумал: и всё, и это всё?

— Долго жить будешь, — успокоил Троицкий, — пошли.

Сразу же за ними в вестибюле гостиницы появилась Инна под руку с Шагаевым. Троицкий принялся изучать календарь у окошечка администратора.

— Я вам не Шерлок Холмс, говорю ему, — услышал он слова Шагаева.

Счастливый смех Инны удалялся, пока не хлопнула дверь.

Вечерний спектакль шёл вяло. Артисты дремали от усталости и переживаний. В ожидании своего выхода Троицкий присел у сцены на реквизиторский ящик, где разглагольствовал Юрий Александрович, бахвалясь, каким бы великим артистом он мог бы стать, если бы… От него несло тяжелым перегаром.

В поле зрения попала жена главного. Горский вскочил и ринулся к ней.

— Оля, давай сегодня без психологии.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросила она, приостановившись.

— Ну, не паузи так долго… играй быстрей…

— И не подумаю.

— Олечка, я прошу…

— Да пусти ты… после вас всех сегодня закусывать надо.

— Это говорит в тебе только нежелание, — крикнул он ей вдогонку.

— Пусть нежелание, — отозвалась она, толкнув дверь на сцену.

— Нет, — вдруг зло, побелев, заорал он, — это говорит в тебе не нежелание, а твое положение в театре!

Она оглянулась, и Троицкий, пораженный, увидел двух смертельных врагов, испепелявших друг друга взглядами.

— …Я с Вертинским работал, — никак не мог успокоиться Юрий Александрович, — мы с ним в Ленинграде в одной картине снимались. Это был человек… Сидишь в ресторане — три часа надо ждать, пока обслужат, никого не дозовешься. Он никогда не ждал. Возьмет двумя пальчиками бокал, посмотрит через него на свет и… уронит на пол. Тут же официантка у нашего столика. Он делает заказ и просит включить в счет стоимость бокала. (Юрий Александрович картавил, и очень похоже изображал Вертинского.) Как-то напросился я к нему на концерт. Администратор усадил меня в оркестре. Выходит на сцену Вертинский, и вдруг видит меня в оркестровой яме. Он поворачивается и исчезает за кулисами. Через минуту бежит администратор, пересаживает меня в партер на приставные стулья. «У меня челюсть вставная, — жаловался он мне после концерта, — а они в огкестовку сажают, это же неэстэтично». Гениальный артист!

Шагаев, приоткрыв дверь на сцену, следил за спектаклем, и прислушивался к тому, что рассказывал Юрий Александрович. Рядом с ним, прислонясь к стене, ждала своего выхода Инна. Они ели одно яблоко, узкая женская рука незаметно поглаживала его локоть, скользя и обхватывая тонкими пальцами.

— Это поразительно, — хмыкнул Шагаев, взглянув на Инну, — там где-то решаются судьбы человечества, гибнут люди, проносятся тайфуны, ураганы, землетрясения… а тут, в глуши, сидит в театре артист, и ни до чего ему нет дела, кроме сплетен, анекдотов и ролей. Он и о конце света узнает, только выйдя из театра и ступив туда, где еще час тому назад была земля…

Всем было слышно по трансляции, что на сцене случилось чэ-пэ, но никто не понял, что? Главным свидетелем оказался Рустам, его и осаждали любопытные, толпясь в коридоре, засыпая вопросами и мешая рассказывать.

— Он, — продирался Рустам сквозь гвалт из реплик, — должен был сказать «какие у вас планы насчет дачки». И тут Троицкий выдал: «какие у вас, говорит, планы насчет вашей дочки. Вместо «дачки», понимаете? У Шагаева челюсть отвисла. «Ты, наверное, имел в виду дачку?» — спрашивает он, чтоб исправить его ляп. А тот своё: «имел я, говорит, и вашу дачку, и вашу дочку, и вас, и не только в виду, но и во всех видах». Мы на сцене отпали, глаза вытаращили. Никто понять ничего не может, друг на друга глаза поднять боимся. Ржачка в зале и на сцене была такой, что с колосников нам на головы сыпаться что-то стало. Главное, Шагаев… тут… А вон Троицкий… Ну и отколол ты номер, теперь точно попадешь в историю театра. Внукам будут про тебя рассказывать, а те своим…

Троицкий стремительно прошел на сцену сквозь расступившуюся толпу и там спрятался в кулисах, подкарауливая Ланскую. Но ему явно сегодня не везло, Инна и Шагаев уходили со сцены и возвращались, как назло, вместе.

— Зайди после спектакля к Шагаеву, извинись, — шепнул ему Вольхин.

— И не подумаю. Мне с Инной надо поговорить.

— Инну не трожь!

— Мне только спросить её надо.

— Что тут спрашивать, сам не понимаешь?

— Не понимаю!.. Не понимаю, зачем ей с ним есть одно яблоко? Не понимаю, зачем при всех поглаживать ему руку? Что она этим хотела сказать? И кому? А он, описавшись от удовольствия, плел нам что-то несуразное про артиста, которому всё равно провáлится весь мир в тартарары или нет, лишь бы ему рольку дали. Это про кого? Меня? Как она не видит, что он… Она еще пожалеет потом, какую глупость… Одна уже отбыла у него свой срок сиделкой, теперь Инна готова…