Облдрама - [55]

— Пока держалась температура, я не помню, есть не хотелось. А как напал жор, меня тут же выписали.

— Тебе от месткома полагалась передача, ты извини, но все были так заняты… Не в оправдание говорю, а так, чтобы ты знал, какая есть я на самом деле — дрянь девушка, Сережа. Ты можешь получить у Димы компенсацию деньгами. Он просил тебе передать.

— Я скучал без тебя.

— И мы тоже. Пал Сергеич как-то спрашивал, когда же будем репетировать «Чайку».

Лев Филиппович в пижамных брюках и пиджаке, наспех наброшенном поверх тельняшки, подскочил к дверям и принялся судорожно отпирать замок.

— Ах, боже ты мой, — вздыхал он, пропуская артистов, промерзших до костей, в вестибюль гостиницы, — я ждал вас утром. Мне позвонили, что отремонтируют автобус, и вас отправят автобусом.

Никто не стал с ним спорить. Всем хотелось поскорее получить ключ от номера и залезть в постель.

— Ланская? — выкрикнул администратор гостиницы. — 13, одноместный.

— Хочу тебя видеть, — тронул её за руку Троицкий.

— Прости, валюсь с ног, спать хочу, — ответила на ходу Инна. — До завтра.

Троицкого поселили вдвоем с Вольхиным в четырехместном.

Номер напоминал больничную палату: белые занавески на окнах, кровати, стол с графином, а под дверью желтая полоска света, пробивавшаяся из коридора.

— А ты знал, что я попал в больницу? Меня «скорая» увезла, сосед вызвал. Хороший парень. Закормил меня булками и крепким чаем. А ты, почему не зашел ни разу?

Вольхин не ответил.

— Спишь?

Молчание.

— Хорошо здесь, тепло, — зевнул Троицкий, кутаясь в одеяло. — Ты заметил, что Инна подружилась с женойглавного?

Тишина.

— Скорее бы утро.

XIX

Утром Троицкий подошел к окну и вскрикнул.

— Что там? — спросил Вольхин, заспанный, с опухшим лицом.

— Зима, Сеня, настоящая зима, — восхищенно всплеснул тот руками.

— В том-то и дело, что зима, — мрачно пробурчал Вольхин, и стал одеваться. — У меня в желудке, как в пустом холодильнике. Я иду есть.

— И я с тобой, — бросился к умывальнику Троицкий.

Ослепленные солнцем они пересекли площадь и направились по широкой улице к собору. Со службы нескончаемой вереницей шли старички и старушки в черных зимних одеждах с палочками в руках. Их было так много, что Троицкий даже взглянул на Сеню — тот понял и кивнул.Юная, простенько одетая девушка, поравнявшись, прошла мимо. Троицкий оглянулся. Откуда она взялась здесь, будто сошла с иконы — таким непохожим на здешние было её лицо.

— А вон, смотри, — возбужденно говорил Троицкий, показывая на обрубленные деревья с прошлогодней порослью, задиристо торчавшей, словно фантастическое оперение. — Что они тебе напоминают?

— Обстриженные деревья.

— Нет, они похожи на иглы дикобраза или на гигантские ощипанные перья. Представляю их павлиньи хвосты в сентябре.

Странный душевный подъем, внезапно начáвшись, продолжал расти.

Собор, чисто побеленный, с выкрашенными в зеленый цвет куполами, выглядел, несмотря на всё свое величие, казенным присутственным местом. Внутри было голо и скучно, на отштукатуренных стенах дешёвые иконы; у конторки очередь за свечками, здесь же оплачивали крещение, отпевание, и никому ни до кого не было дела.

Выйдя на улицу, оба невольно прикрыли глаза.

— А чувствуешь, хлебом пахнет, — потянул носом Троицкий, — хлеба хочу, черного, свежего, с горячими щами и водочкой.

— Теперь вижу, что ты выздоровел, — сделал свой вывод Сеня.

Возле Дома культуры они увидели Ланскую. Она стояла у служебного входа и жмурилась от солнца.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Вольхин.

— Греюсь.

— А мы прошлись по городу, заглянули в собор. Жаль, что тебя не было с нами, — посетовал Троицкий.

— А я, мальчики, тá-ак разоспалась, должна вам признаться, — зевнула Ланская, подставляя лицо солнцу. — Очень люблю этот город. Здесь у меня всегда какое-то здоровое состояние: сплю хорошо, ем за двоих, и всё у меня здесь получается, и даже сбывается, если загадаю.

— И мне тут очень нравится, — поддержал её Троицкий. — Съездить бы сейчас за город, покататься на санях… «а ты под соболем, согрета и свежа, мне будешь руку жать, пылая и дрожа!»

— Да, — мечтательно улыбнулась Ланская. — Хорошо. Смотрите, смотрите, лужи покрылись испариной, — отвлеклась она, тут же забыв о Троицком, — удивительно, правда?

Солнце и в самом деле припекало. Грузные редкие капли хлюпали, буравя в водянистом снегу точечные воронки.

— Тут у них есть замечательная «Пирожковая», — вспомнила Инна, — и такие они делают вкусные сметанники… обязательно, мальчики, попробуйте.

— Пойдем вместе обедать, — предложил Троицкий.

— Инна Георгиевна, не опоздаете? — ласково напомнила помощница режиссера и прошмыгнула в Дом культуры.

— И, правда, пора. Уходить не хочется. — Она запрокинула голову, прикрыла глаза. — Ах, надо идти…

После ослепительной белизны улиц вестибюль показался сумрачным.

— А собор мне не понравился.

— Пошто? — оскорбился вахтер. — Пошто наш собор не понравился?

Ноги у старика кривые, руки висели по бокам дугами, спина горбилась, но глаз был веселый. Ходил он осторожно, будто боялся развалиться.

— Этот собор ещё при Иване Васильевиче построен, — поднял он палец. — Тут неверных жен в ссылке держали и опальных бояр.