Облдрама - [45]

Главный опять повернулся к Фиме.

— Или вот вы… сплошное гримасничанье. Такое впечатление, что лицо у вас без костей. Вы обратите внимание на скупость выражения у Михал Михалыча. Он, действительно, большой мастер, я весьма советую молодежи поучиться у него. Можете ему всё это передать. Мы закончили на сегодня. К завтрашней репетиции всем знать текст.

— А я? — спросила Паша, не поднимаясь с места.

— Что вы? — не понял Уфимцев.

— Обо мне вы ничего не сказали.

— А мне нечего вам сказать.

— Что ж я… пустое место, что обо мне нечего сказать?

— Не знаю, не знаю… возможно, я ошибся с назначением вас на эту роль.

Уфимцев направился в директорский кабинет, откуда уже доносился голос Михаила Михайловича.

В дверях кто-то придержал Троицкого за руку.

— По-моему, Инна Ланская забыла пьесу, вот, передай ей, пожалуйста.

Имя Инны в устах Шагаева неприятно резануло. Троицкий взял пьесу, это была «Чайка».

— Скажите, — пересилив себя, заговорил он с Шагаевым, — мне кажется, вы человек отзывчивый…

— Я человек злой.

— Не о том я… Вы… если что-нибудь интересное затеется в театре, вы поддержите?

— А что здесь может быть интересного?

— Вот эта пьеса — «Чайка». Мы хотим попробовать её сыграть… Нам нужен Тригорин. Вы, как раз, тот человек…

Шагаев молчал. Он смотрел на Троицкого, чуть склонив набок голову.

— А ты отдаешь себе отчет, что это значит?

— Я не понимаю.

— Ну, хорошо. Я готов попробовать, хотя, судя по… Не возражай мне, а то передумаю. Как же прикажешь к тебя обращаться — на «вы» или на «ты»? Давай будем с тобой на «вы», а? Так, мне кажется, вернее.

Инна ждала Троицкого в гримерной.

— Ты забыла, — протянул он пьесу.

— Ой, что я за растеряха, — отругала она себя, — спасибо. А я думала, ты опять куда-то запропастился.

— Спасибо не мне, а Шагаеву, это он передал.

— Да? — в её глазах застыл немой вопрос. — Значит, спасибо Шагаеву.

Дождавшись, когда все разошлись, они вернулись в репзал.

— Первый акт сегодня трогать не будем, — сказал Троицкий, соорудив из стульев выгородку. — Гали нет. Звонил Павел Сергеевич, он заболел, прийти не сможет… Ладно, давай возьмем сцену Аркадиной и Треплева. Как бы только так сделать, чтобы эта сцена не была сварливой и крикливой, как её всегда играют… Получается, что они враги — им нужен только повод, чтобы наброситься друг на друга. А мне кажется, в этой пьесе это самые близкие друг другу люди. Ты, почему молчишь?

Инна пожала плечами. Он видел, что она плохо его слушает, и думает о чем-то своём.

— Ну, ладно. В общем, давай попробуем. Главное, чтобы всем было понятно: ссорясь, они оскорбляют друг друга не потому, что враги, а потому, что не любят себя такими, какими они стали, и злятся потому, что им стыдно за это… Инна, что случилось,?

— Ты здесь ни при чем.

— А кто же при чем?

— Я. Давай репетировать.

Они не дочитали сцену и до половины, как в дверях появился Уфимцев. Он обежал взглядом зал:

— Что это за самодеятельность?

— Игорь Станиславович, вы ведь сказали, что будете ставить «Чайку», мы хотим попробовать сами, — объяснил Троицкий.

— Чем же вы занимаетесь у меня на репетициях, спите? — пошутил он. — Я это учту. Поразительно, и не жаль ни времени, ни сил…

— Для хорошего дела, уважаемый Игорь Станиславович, сил не жалко, — как бы между прочим, заметила Ланская.

Уфимцев выдержал её взгляд.

— Я вас попрошу зря репетиционный зал не занимать. И в следующий раз найти для… ваших… свиданий… найдите другое место, — дверь за главным закрылась.

Троицкий не успел ему ответить — только встал.

— Сережа, — удержала его Ланская. — Он прав, нам надо репетировать как полагается — с помрежем и прочим… Я поговорю сегодня с завтруппой.

— Он прав? — удивился Троицкий. — Ну, знаешь!.. На правых так не смотрят.

— Да подожди ты! Иди сюда! Я запрещаю тебе!.. Никаких выяснений. Я сама с ними переговорю. Ты понял? Не смей!..

— Тогда я тебя не понимаю.

— Значит, не понимаешь. Считай, что мне не понравилось, как обошелся он с Михал Михалычем. Мог бы быть и поделикатней.

— С кем? С Михал Михалычем? Инна… с этим… который как удав живьем проглотил здесь, думаю, не одного артиста! С ним надо быть поделикатней?

— Он, Сережа, старик.

— Пал Сергеич тоже старик, а его выставили из театра, и о деликатности никто не вспомнил. Уфимцев ему роль дал, и какую роль!

— Возможно, ему что-нибудь нужно от него.

— Ну, почему сразу так? Что ему может быть нужно от старика, очередного режиссера?

— Чтобы не мешал.

«Я знаю, чьи это слова», — подумал Троицкий.

— Ну, конечно, очень он испугался твоего Михал Михалыч. Кроме Книги эту роль играть некому. Не Шагаеву же, в конце концов?

— Почему, она ему подходит.

— По возрасту.

Инна вспыхнула. Какое-то время она молчала, сдерживаясь, чтобы скрыть раздражение.

— Не думай, что молодость… уж такое большое преимущество, — сказала Инна, наконец, спокойным голосом.

— А что ты его защищаешь?

— А он мне нравится.

— Чем же?

— Остроумием, и еще тем, что не умничает там, где не нужно.

— Потому, что он циник. Для него всё в жизни только повод для издёвки. Ему всё безразлично: так поставят спектакль, иначе — он всё равно найдет, что в нём высмеять… А ты, Инна, ты такая актриса, ты очень хорошая артистка…