О! Как ты дерзок, Автандил! - [30]

Шрифт
Интервал

Он вкусно, словно пережевывая буквы, произнес слово по слогам. И продолжил.

Я нахожу такое объяснение. Некоторые ученые-ихтиологи считают, что тайменю миллионы лет, он – один из древнейших видов, сохранившихся на земле. То есть таймень – существо, пережившее века! Редко кому удавалось пережить время. Мамонтам, например, и ящерам не удалось. Я не знаю, откуда взялась словесная добавка «ень» к определению «тайм» – я не лингвист и не филолог, может быть, китайцы постарались, но я точно знаю то, что таймень побеждает время. А еще есть прибор, который называется «таймер». Он фиксирует начало и конец каких-либо процессов. Мне почему-то кажется, вернее – я хочу так думать, что между тремя словами – «тайм», «таймер» и «таймень» – существует связь. Не знаю какая, но она существует. Сверяй свою жизнь с нашими часами, Иван! Пусть они будут твоим личным таймером.


Вся тирада Димичела была произнесена таким голосом, что возникало ощущение важности момента. Катрин разлила по кружкам чилийское вино, в очередной раз, про себя, удивившись мышлению человека, которого она полюбила. А ведь он был человеком сухих цифр, нефтяным разведчиком и бизнесменом, привыкшим управлять буровыми установками и оперировать не образами, а лишь понятиями дебета и кредита, прибыли и ее дефицита. И еще она удивилась отцовской предусмотрительности и заботе Димичела о сыне. Катрин примеряла его человеческие качества к своей маленькой Юле. Она оценила фразу «мы с Катрин», хотя он не сказал ей ни слова о приготовленном подарке для сына.

Иван захотел немедленно испытать новый спиннинг, он просительно посмотрел на отца. Вечный рыбацкий зуд, возникающий с момента первой рыбы, бьющейся у твоих ног, уже охватил его, ему не терпелось немедленно вернуться на перекат и без устали зашвыривать блесну на пенную стрелку или в темное улово под самой скалой. Всегда кажется, что именно там стоят таймени.

Ну хорошо, сказал Димичел, возьми тяжелую блесну на шестьдесят граммов, золотистого цвета, и попробуй.

А мышь, спросил Иван, как же мышь, ведь ты сказал, что таймень сейчас возьмет на мыша.

Нужна ночь, просто чернильная нужна темнота, мы тебя обязательно разбудим. А сейчас попробуй на тяжелую блесну. Она похожа на желтый лист.

Иван уходил на дальний конец косы, они смотрели ему вслед, и казалось, что он шагает по молочной белой реке, потому что туман еще стелился по галечнику, не поднимаясь над палатками и заломом, перегораживающим реку почти до середины. Иван шел неторопливо – в одной руке он держал спиннинг, в другой – пластиковый сундучок с рыбацкими снастями, и чем дальше он уходил от костра, тем сильнее возникало ощущение, что парень идет босиком по воде, которая сегодня просто укрыта туманом. Димичел прилег у костра, облокотившись на согнутую руку, и теперь, когда он смотрел на сына снизу, возникло новое ощущение: казалось, что Иван идет не по реке, а по облакам.

В сонной тишине таежного каньона раздался резкий удар, как будто кто-то, людям невидимый, изо всех сил ударил плоской доской по воде. И еще раз. Катрин вздрогнула, хотя она и знала природу нового звука. Так крупный таймень бил хвостом по воде, глуша добычу – мышь, переплывающую реку, или птицу, присевшую на перелете отдохнуть.

Ну вот, удовлетворенно произнес Димичел, большой таймень вышел на охоту! А Минигул уверял меня, что все таймени ушли из Большого каньона на икромет. Не все, однако, ушли! Он сознательно употребил словечко «однако» из местного лексикона рыбаков и охотников.

А может, они просто вернулись, задумчиво сказала Катрин, ты знаешь, Дими, я, кажется, знаю, как называется икромет, то есть нерест тайменей, если исходить из твоей научной теории на тему «таймень и время».

Очень интересно, Димичел прихлебывал виски все из той же походной фляжки, обтянутой дорогой замшей, и как же?

Нерест называется «таймери» и переводится, как «самое удобное время для любви».

«Самое подходящее время» по-английски звучит как «тайминг», возразил Димичел, свободно говорящий на английском, к тому же «любовь» с английского – «лав», тебе хорошо известно, моя маленькая девочка, иди скорее ко мне, ты отдавалась когда-нибудь на песке? Одно из самых лучших занятий – любить женщину на песке, говорил он и тянулся к Катрин, и, значит, нерест – love-timing, или тайминг-лав!

Есть еще слово «вери» – «очень», возражала Катрин, шутливо отбиваясь от Димичела, если соединить слова «тайм» и «вери», а «в» опустить, то тогда и получится «таймери».

А сама уже подстилала коврик – сомнительна все-таки с точки зрения гигиены любовь на песке, и закрывала глаза, и снимала с лица Дими очки в тонкой оправе, и тянулась губами к его губам.

На реке вновь раздался удар тайменя хвостом по воде.

8

Ярости Таймы не было предела. Что-то случилось с Тайми, на ходу она била хвостом речную мелочь, отшвыривая мальков и глуша юрких хариусов, Тайма даже поцарапала плавник, проходя последний перекат перед Большим каньоном. Она проплыла вдоль стрелки, завернула в глубокую яму под скалой, где Тайми быть просто не могло – он еще боялся заходить в ямы, где жили взрослые рыбы. Ее сына-красавца с упругими и блестящими боками нигде не было видно. И даже под заломом – нагромождением стволов, коряг и веток его не было.


Еще от автора Александр Иванович Куприянов
Жук золотой

Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.


Истопник

«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)