О! Как ты дерзок, Автандил! - [28]

Шрифт
Интервал

Ты садишься у костра, обхватив колени, и долго всматриваешься в оранжевые языки пламени и в малиновые угли на бревнах. Ты слушаешь говор реки на перекатах, завариваешь чай и куришь трубку с крепким табаком, борясь с единственным желанием – немедленно залезть в палатку и спрятаться, под весьма условной, конечно, но – крышей.

Не менее загадочные вещи происходили и днем.

Года два назад Димичел рыбачил здесь же. Он решил подняться на вертлявой лодчонке, похожей на каноэ, которую местные называют оморочкой, к дальним перекатам Большого каньона. Дими нашел уловистое место и принялся таскать из потока хариусов – одного за другим. Он так увлекся, что все дальше и дальше заходил в реку, пойманную рыбу складывал в сумку, привязанную к поясу, и вдруг он отчетливо почувствовал пристальный взгляд в спину. Так смотреть мог только зверь, людей здесь не было, а единственный человек – пилот Минигул – остался рыбачить на косе, у палаток, и Димичел пожалел, что свой карабин оставил на берегу. Осторожно, стараясь не поскользнуться на камнях, он повернулся к берегу и… никого не увидел! Но он чувствовал взгляд. Теперь казалось, что зверь переместился в заросли густой черемухи, дурманящий запах которой стелился над косой. Ну да, конечно! Дими ясно видел маленькие красные глазки какого-то зверя, который бесшумно пробирался вдоль берега, и, наверное, он крадется за человеком, готовясь напасть на него.

Так же осторожно, стараясь не бурлить ногами против течения, Димичел выбрался на косу, внимательно следя, как ему казалось, за продвижениям зверя в зарослях и за огоньками его глаз, он подхватил карабин и послал патрон в ствол. Он стоял теперь спиной к реке, и – надо же! – он опять почувствовал чей-то взгляд в спину. Но там, откуда исходил взгляд, быть никого не могло, поскольку на другой стороне реки высилась отвесная скала каньона.

Димичел заставил себя оглянуться, и он увидел: на скальной поверхности, среди трещин и отполированных солнцем, дождями и ветром гранитных сколов отчетливо проявились глаза! Никакой морды зверя видно не было – только напряженные глаза со сросшимися на переносице густыми бровями. Непонятно, чьи – человека, зверя? Или совершенно неведомого существа?

На какое-то мгновение Димичелу показалось, что смотрит женщина, которая, он почему-то был уверен, боится за него, Димичела, и словно предостерегает его от опасности. Он быстро прыгнул в оморочку, оставив на косе карабин, спиннинг и сумку с пойманной рыбой, и вернулся в лагерь. Минигул, которому он рассказал о своем странном видении, долго помешивал поварешкой в котле, где тихо побулькивала, доходя до нужной кондиции, уха из хариуса.

Она, сказал Минигул.

Кто она?

Матерь Природа.

Димичел усмехнулся про себя и ничего не ответил пилоту. Местные – как дети, так и взрослые – давно уже пили коровье молоко, ходили в церковь, а сам пилот отслужил в десантных войсках и окончил вертолетное училище. Но Димичел всегда подозревал, что и в деревне – на пологом склоне мыса Убиенного, да и в недалеком городке, живут и молятся своим сэвэнам внуки того самого шамана, который не терпел конкуренции.

Катрин тоже была суеверна.

Вылететь с моста, чтобы наконец встретиться со своим богом… Он никогда не забывал их первой встречи в летящем на огромной скорости автомобиле. Дух и материю Катрин считала двумя самостоятельными и независимыми началами. Может, она была знакома с философией дуализма?

Когда раздался звук «пиу!» и Димичел оглянулся по сторонам, ему показалось, что не один, а сотни взглядов были устремлены на отца с сыном.

Впрочем, ведь так оно и было.

Кроны деревьев и кустов зашевелились, словно от дуновения легкого ветерка, и в причудливом занавесе, который всегда вывешивает природа людям, скрывая то, что на самом деле происходит на сцене, появились полулица-полумаски. Не люди и не звери, а какие-то гномы. Они перемигивались и перешептывались, а зеленый, сплетенный из пряжи травы, веток и листьев занавес пошел волнами.

Димичел вспомнил, как в одном из авангардных спектаклей прославленного режиссера-мастера он уже видел подобный занавес. Он был устроен особенным образам: в финале пьесы все ее действующие лица появлялись в ткани огромных кулис, сотканной из толстой пряжи. Просто из каких-то веревок толщиною в палец был связан тот занавес с махристыми краями отверстий на разной высоте от пола до потолка, и в них, отверстиях, появлялись лица героев. Примитивный вопрос мучил тогда Димичела: какие нужно выстроить подмостки и лестницы, чтобы главные герой и героиня оказались в занавесе под самым потолком?

А кто же были они, гномы, возникшие в занавесе тайги на исходе дня, когда Иван отрубил голову рыбе и раздался странный звук «пиу»?!

Димичел незаметно столкнул отрубленную голову тайменя в воду и сказал Ивану, желающему непременно опять войти в реку, что им нужно успеть до темноты приготовить ужин, то есть пожарить тайменя. С явной неохотой сын возвращался к костру, у которого хлопотала Катрин. Димичел говорил Ивану, что разбудит его ночью на особую рыбалку – на мыша, то есть на блесну-приманку, сделанную в виде мышки.


Еще от автора Александр Иванович Куприянов
Жук золотой

Александр Куприянов – московский литератор и писатель, главный редактор газеты «Вечерняя Москва». Первая часть повести «Жук золотой», изданная отдельно, удостоена премии Международной книжной выставки за современное использование русского языка. Вспоминая свое детство с подлинными именами и точными названиями географических мест, А. Куприянов видит его глазами взрослого человека, домысливая подзабытые детали, вспоминая цвета и запахи, речь героев, прокладывая мостки между прошлым и настоящим. Как в калейдоскопе, с новым поворотом меняется мозаика, всякий раз оставаясь волшебной.


Истопник

«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)