Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - [215]

Другой офицер, которого следует считать предполагаемым членом Кишиневской управы – майор Селенгинского пехотного полка М. С. Гаевский. Он также входил в ближайшее окружение руководителей кишиневских членов Союза. Гаевский пользовался доверием Орлова; последний поручил ему служебное расследование неприятного инцидента между юнкерами 32-го егерского полка и слушателями Кишиневской семинарии, грозившего тяжелыми последствиями[1203]. Этого офицера, как и П. П. Липранди, предложили принять в тайное общество Раевскому. Следовательно, Гаевского считали отвечающим требованиям, предъявляемым к членам Союза. Принял Раевский П. П. Липранди и М. С. Гаевского в управу или нет, – вопрос остается открытым. Даже относительно собственного приема в тайное общество Раевский не раз менял свои показания – на следствии и в своих воспоминаниях: на вопрос о том, кто его принял, он отвечал по-разному, называя Н. И. Комарова и М. А. Фонвизина. Весьма осторожным он был и при освещении вопроса о личном составе Кишиневской управы. Были ли приняты в тайное общество указанные лица и кем они были приняты – Раевским или другим лицом (руководителем управы Охотниковым, Непениным) – остается непроясненным.

Современные исследователи вопроса полагают, что персональный состав Кишиневской управы ограничивался 6 лицами, «которые попали в „Алфавит“ Боровкова», зафиксированными в нем как члены тайного общества (М. Ф. Орлов, К. А. Охотников, В. Ф. Раевский, А. Г. Непенин, П. С. Пущин, И. М. Юмин)[1204]. Мы же, однако, знаем, что к этой управе принадлежал еще и не включенный в состав «Алфавита» Бахметев[1205]. Но список участников управы этим, без сомнения, не исчерпывается.

Следует обратить внимание на еще одно обстоятельство, лишь недавно получившее в исследовательской традиции необходимую оценку. Кишиневскую управу, помимо М. Ф. Орлова, возглавлял К. А. Охотников (умер в 1824 г.). Он активно участвовал в приеме новых членов. Роль Охотникова в Кишиневской управе Союза благоденствия, несомненно, была очень значительной. Он являлся, как впервые установлено Ю. Г. Оксманом, а затем обосновано И. В. Немировским, формальной главой этой управы (или ее «блюстителем»), он же представлял управу на Московском съезде 1821 г.[1206] О дружеской связи Раевского и Охотникова с братьями И. П. и П. П. Липранди и М. С. Гаевским свидетельствовал на следствии сам Раевский. Перечисляя офицеров, состоявших при дивизионной квартире и наиболее близких к Охотникову, он в числе первых называет майора Гаевского[1207].

Из воспоминаний Раевского хорошо известен тот факт, что на квартире Охотникова хранились несколько (а именно 4) «расписок», взятых у лиц, принятых в Союз благоденствия[1208]. Таким образом, согласно точному указанию прекрасно осведомленного Раевского, Охотников или связанные с ним лица приняли в Кишиневскую управу 4 (неназванных мемуаристом) членов[1209]. Этими принятыми Охотниковым в Союз лицами не мог быть ни сам Раевский (принят М. А. Фонвизиным или Н. И. Комаровым в Тульчине), ни полковой командир 32-го егерского полка Непенин (принят Ф. Г. Кальмом, членом Тульчинской управы), ни, конечно, М. Ф. Орлов. Из известных нам членов Кишиневской управы лишь Юмин и Бахметев были приняты Непениным (но не Охотниковым!). Кому в таком случае принадлежали остальные расписки? Совершенно очевидно, что в управу были приняты еще несколько лиц. Возможно, среди принятых Охотниковым лиц как раз и находился И. П. Липранди и кто-либо из тех, о ком говорится в настоящей главе: Лишин, Семинькевич, Н. С. Таушев, П. П. Липранди, М. С. Гаевский. Принять некоторых из них в Союз Раевский, как он сообщает в своих воспоминаниях, отказался. Но это обстоятельство, если оно передано верно, не отменяет возможности принятия названных лиц другими участниками Кишиневской управы: ведь прием новых участников в тайное общество был инициативой именно руководителей управ. Поэтому Липранди и Гаевский могли быть приняты без решающего участия Раевского, который в этом случае даже и не знал о вступлении их в общество.

Исследователи, как уже отмечалось, рассматривают невыявленных следствием участников лишь как «активных помощников» Орлова, Раевского и Охотникова, формально не состоявших в тайном обществе[1210]. В исследовательской традиции, таким образом, полностью безосновательными считаются как показания Н. И. Комарова на следствии, так и мемуарное указание С. Г. Волконского, прямо сообщающие о принадлежности к Союзу И. П. Липранди.

Безусловно, достоверно можно считать членами только тех, чье участие отражено в документах следствия и других источниках. Но если принять во внимание свидетельство Н. И. Комарова о членстве в Союзе И. П. Липранди, отвергнутое подследственными, но подтвержденное воспоминаниями С. Г. Волконского и косвенным указанием В. Ф. Раевского – становится ясным, что мнение о членстве в Кишиневской управе П. П. Липранди и М. С. Гаевского, а также и Н. С. Таушева, не так уж беспочвенно.

Обстоятельства, связанные с участием П. П. Липранди в отборе бумаг Раевского при его аресте, принадлежность обоих к кишиневскому кружку единомышленников, а также косвенные свидетельства мемуаристов В. Ф. Раевского (намерение принять обоих, выраженное руководством управы) и Н. В. Басаргина, позволяют, по нашему мнению, отнести П. П. Липранди и М. С. Гаевского не только к числу «активных помощников Охотникова и Раевского», но и к возможным членам Кишиневской управы Союза благоденствия.